Все это — о вездесущих пролазах, о шустрых ребятишках из «Памяти», которые, тогда во всяком случае, имели манеру появляться со своим товаром — брошюрками да плакатами — где и когда угодно. Я их тогда в «Серпе и молоте» не заметил, не до того было. Но о любителях «на чужой свадьбе погулять» сказал Диме: стилистика, само собою, моя. И вот теперь «моим же салом», как говорится — меня же и «по мусалам»? Поставил Дима «памятников» казакам в пристяжку, поставил. Как бы сказали в моей Отрадной: приплел. Но тут уж ничего не поделаешь: в авторском послесловии хозяин — барин!
Пришлось мне держать марку — заговорил лишь о явных несуразностях: «Тут есть фраза о „боевых газырях“. Звучит примерно как „пусковая установка“ на дежурстве. Одно неловкое движение или какая ошибка, сбой, и тут же — роковой выстрел. А между тем… хотите на этот счет — сказочку?»
Я ведь по натуре по своей — добровольный массовик-затейник. Просветитель-бессребреник. Столько лет уже при этой мало кому понятной по нашим временам и совсем не престижной должности состою. Как говорит мой дружок и соратник Сережа Гавриляченко, не только хороший, с крепкой рукой и метким глазом художник, но и склонный к «любомудрию», как говорили встарь, к философии да к истории знаток народного творчества, во мне «сильно анонимное начало»… куда теперь от него?
Стоя посреди кабинета, взялся рассказывать им, нескольким паренькам да девицам — надежде, может быть, нынешней журналистики — старую адыгейскую сказку: о том, как джигит при полном, значит, параде заметил на тропинке у себя под ногами крошечного муравья, тащившего рисовое — «сарацинское», как раньше называли, — зернышко, подставил ему палец, пересадил на свою ладонь и спрашивает: куда, мол, ты это тащишь? Домой, отвечает муравей. На пропитание! Ну, и на сколько тебе его хватит? — джигит спрашивает. Если только одному мне, отвечает муравьишка, — на год ровно я едой обеспечен. На целый год?! — джигит переспрашивает. — А что, если я проверю?
Вынул из рядка на груди газырь, снял колпачок и определил внутрь муравьишку с его ношей.
Два года прошло, и однажды вдруг джигит спохватился: как там его маленький пленник? Поди, давно помер!
Снова снял колпачок, чтобы вытряхнуть муравьишкин прах, значит, а муравей на ладони вот он — не только живехонек, но еще и половинку зернышка в лапках держит. Джигит строго так и говорит:
— Ты обманул меня, муравей!
— Да почему же? — удивился муравей. — Вовсе нет.
— Но ведь половина зернышка цела еще! — корит его джигит.
А муравей ему:
— Сказать правду? Когда ты взял меня к себе на ладонь, я глянул на тебя и подумал: этот разодетый бездельник редко в свои газыри заглядывает! Забудет обо мне, и останусь я там сидеть неизвестно сколько. И на всякий случай я разделил зерно на четыре части — две из них ты сейчас видишь!
— Понимаете, братцы мои? — я им пытался втолковать. — Даже в те далекие времена, когда они не были украшением, а применялись еще по прямому назначению, даже тогда нельзя было с полным основанием на это сказать: боевые. А нынче? Это ведь, Дима, звучит в статье как «газыри Калашникова», предположим, разве не так?
Но боевые газыри конструкции Дмитрия Быкова так-таки появились на страницах проницательного, чрезвычайно тонкого и умного «Собеседника»… Видать, нужны были. Позарез!
Это с легкой руки Димы Быкова, не только известного нынче публициста, но и довольно мастеровитого поэта, стихи которого нет-нет, да и появляются в «Новом мире», сподобился Ваш покорный слуга, я, грешный, попасть теперь в пространный интернетовский файл с суровым, как приговор прокурора, названием: «Национализм. Экстремизм. Ксенофобия.»
Под первым номером!
Возглавил список…
Ну, да ведь для нашего брата, для литератора, все — в дом, все — в дом.
Разве мало я потом размышлял, почему это Дима сперва был ласков и обаятелен, а после — ну, как будто бы его подменили!.. Частенько вспоминал я и о «боевых газырях», и о муравьишке с крошечным зернышком «сарацинского пшена» так долго продержавшимся в темном газыре на груди у забывчивого джигита… Откуда же еще эти мои нижеследующие записки, совсем коротенькие и чуть подлинней, которые я решил скатывать в трубочку и определять на хранение не куда-нибудь, а именно в газыри, благо этого добра теперь пруд пруди: жестяные, костяные, деревянные, пластмассовые… А бездельников-то, которые с неприступным видом их носят, бездельников!