Но тут я опять взялся за старое… Что произошло? Что переменилось? Не знаю! Но кроме обычных полетов случился вот какой: летел очень низко над землей, лицом вверх — примерно так ползут по земле, работая лопатками, ягодицами, всеми частями тела, спецназовцы: видел, как это делается, в Краснодаре на занятиях у знаменитого «рукопашника» Алексея Алексеевича Кадочникова. Потом пошли другие полеты, всех и не упомнишь, запомнил только число, когда взлетел после долгого перерыва — 29 марта. И после пошло-поехало. Вернее, опять же, полетело…
Вот, в ночь с 10 на 11 мая 1998.
Накануне я сказал Ларисе, когда она позвонила от соседей из Кобякова, что холодильник, мол, дома пуст. Ну, намекал как бы: ты там внука обихаживаешь, день рождения у него, видите ли, — шашлыки куриные жарят… А дед тут, выходит… ну, и, так далее.
Подъел колбишки, черемши — ха-рошую как раз передали из Новокузнецка, и лег спать. И вот снится: с большим своим старым коричневым чемоданом иду в Отрадной с автовокзала домой — по Революционной, по обычной, по левой стороне, уже прошел мимо школы, скоро и наша улица… Чемодан тяжеленный и я его взялся переставлять рывками — он мне при этом придавал как бы какое-то, вслед за собой движение по инерции. Дело хорошо пошло, дальше — лучше, а потом я подумал вдруг: а почему бы мне и не полететь?
Сильным рывком подаю чемодан вперед, он меня тащит за собой и перед самой Пионерской я взмываю, к дому поворачиваю уже на лету. Все набираю и набираю высоты, вот уже я и над нашим подворьем, внизу стоит Лариса — приложила ко лбу ладошку козырьком, смотрит. Неподалеку от нее, посреди двора, задрал мордаху вверх старший из внуков, Гаврила, для которого шашлыки-то куриные поджаривали — даже во сне я подумал: а, может, это — покойный Митя?.. Скорее то был на мгновение совмещенный из двух образов — погибшего сына и здравствующего внука — образ мальчика вообще?
Или, пожалуй, это был все-таки Гаврила? Потому что я — с явным расчетом на то, что это слышит Лариса — кричу ему: а если бы дед — без чемодана, а? Ты представляешь?!
Мол, как высоко мог бы взлететь?
Вообще-то символический сон: бесконечная дорога, все с рюкзаком, все с сумками, и непременное возвращение на родину, и постоянное желание высоты… И так уже к дороге привык, что даже душа с чемоданом не расстается…
Полный дамский набор
Нынче Оксана учится на третьем либо уже на четвертом курсе Сельскохозяйственного университета — так теперь бывший институт, в просторечии «сельхоз» — называется. Случайно встретил ее в Краснодаре неподлеку от редакции «Кубанских новостей» — по каким-то делам шла к главному редактору Петру Придиусу, нашему, отраденскому всеобщему радетелю и благодетелю, — так вот встретил ее: прямо-таки красавица! Давно невеста.
И все вспоминаю, как о ней когда-то, уже давно теперь, рассказывала ее бабушка Мария Михайловна, у которой в станице Малотегинской — в Малотегинке — мы были вместе с родителями Оксаны: Станиславом и Натальей Филипповыми.
«Лет пять было ей, — посмеивалась Мария Михайловна, — чего-то она у меня раскапризничалась. Бойкая росла, а тут я ей решила укорот дать — ну, и заспорили. Я ей: не станешь бабушку слушаться, и ничего из тебя путного не выйдет, только отрошница из тебя и получится. Жить будешь не как все люди, а как босячка: ни дома своего с садом, ни коровки с таким вкусным молочком как у нашей — тогда ничего этого не жди! А Оксана кричит: и нет, и нет — все у меня, бабушка, будет, все как у людей, вот увидишь — все: и дом с садом, и огород сорок соток, и две коровы с телком, и барашки, и свинья с поросятами, и стадо гусей, и муж-пьяница!»
Скопидом
На улице мелкий осенний дождик, и, перед тем, как выйти из корпуса санатория «Предгорье Кавказа» в Горячем Ключе, определяю складной зонт на конторку, за которой сидят двое дежурных: «Можно, девчата, арендовать у вас краешек?»
Обе они — совсем молодая и куда, куда старше — скользят по мне отсутствующим взглядом: маются над кроссвордом. Как людям не помочь — при моей-то общительности?
— Ну, что там, — спрашиваю с пониманием, — что?
Молодая оживляется: — Да вот: скряга.
— Жадюга! — начинаю я весело. — Жадина — говядина… нет? Жадоба!
Собрался было произнести еще одно весьма распространенное на юге словечко, но молодая спасла меня от греха антисемитизма: «Тоже — на „эс“!»
— Скупец! — сказал я с явным облегчением.