Кто-то из журналистов очень точно подметил, что Газзаев сделал нашему футболу прививку от занудства. Можно вполне определенно сказать, что это произошло десять лет тому назад, когда владикавказский «Спартак-Алания», по словам Елены Вайцеховской, «бесцеремонно всколыхнул застоявшуюся гладь российского футбольного болота. Именно болота: не было, пожалуй, в футбольном мире человека, который бы прямо или вскользь не признавал, что в предыдущих розыгрышах не наблюдалось ни интриги, ни красивого футбола, ни, соответственно, интереса болельщиков».
Практицизм, отгородившись от игры формулой: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда», — породил миф о непредсказуемости Газзаева. Существует и другой миф: Газзаев не умеет проигрывать. Но не умеет проигрывать тот, кто не может подняться и выиграть после поражения. Валерий Георгиевич не раз доказывал, что умеет это делать.
Другое дело, что Газзаев не любит проигрывать. Ему всегда нужен максимальный результат — главное условие игры носит альтернативный характер: или все, или ничего.
Способность к игре — свойство натуры высокоорганизованной. Валерий Георгиевич много читает. Читать он начал в детстве, и не столько под влиянием школьных уроков литературы, сколько под воздействием своего первого футбольного наставника. И в этом нет ничего удивительного: рожденный для игры, он прошел естественный путь постижения игры как способа жизни через игру абсолютную, через футбол. Не случайно, что любимый жанр Газзаева — биографическая литература. Биография любого яркого, неординарного человека для него — поучительный пример стратегии и тактики высокой игры. Однако практика постигается только ценой собственных ошибок. Сродни тяге к биографическому жанру и его увлечение исторической литературой. В истории — то же самое, лишь масштабы другие.
В разные периоды жизни Валерия Георгиевича менялись и его приоритеты в выборе книг для чтения. Но никогда не ослабевал его интерес к художественной прозе. Чтение для него не просто отдых или способ «отключиться» от основной работы. Художественные образы — средство постижения, критерии оценки действительности. Обращает на себя внимание тот факт, что во время бесчисленных интервью, которые ему приходилось давать, он часто и непринужденно обращался к примерам из художественных произведений. Авторы самые разные: Лев Толстой, Николай Гоголь, Александр Фадеев, Антуан де Сент-Экзюпери, Михаил Булгаков… Не чужда ему и поэзия. Все это не случайно, ибо образное мышление, воображение — необходимое условие игры, которая, с точки зрения философии, всегда содержит в себе противоречие: играющий все время пребывает в двух сферах — действительной и условной. Эта же двуплановость свойственна искусству: какие бы глубокие и искренние сопереживая у нас ни вызывали талантливо воссозданные образы и сцены, мы всегда помним, что перед нами условный мир.
Отсюда — и неоднозначное восприятие игры Газзаева-футболиста (он и сам, оценивая, например, период выступления за московское «Динамо», характеризовал свои отношения с болельщиками как «сложные»). Сейчас, в эпоху футбола профессионального, футболисты очень часто называют свои действия на поле работой. Нередко, особенно перед каким-нибудь серьезным матчем, приходится слышать: «Это наша работа, и мы постараемся сделать ее достойно». В журналистских отчетах часто читаешь: «Имярек выполнил большой и полезный объем работы». Газзаев на поле не работал — он выходил на него играть. И нет ничего удивительного в том, что, просматривая отзывы о его игре, встречаешь, например, у того же Филатова, такие фразы: «Он держал на себе весь репертуар „Динамо“»; или: «Газзаев на футбольном поле — фигура не для подражания, он сам по себе, таких называют характерными персонажами» (курсив мой. — А. Ж.).
Газзаев выходил на поле, понимая предназначение игры. В связи с этим приходят на память любопытные представления об игре, высказанные еще великим философом Иммануилом Кантом: «Человек не играет в одиночку. Не будет один он гонять бильярдные шары, сбивать кегли, играть в бильбоке или солитер. Все это он делает для того только, чтобы показать свою ловкость… Игру без зрителей можно счесть безумием».
Суть отношения к игре, игре ради зрителей, не изменилась и у Газзаева-тренера. В его терминологии конечно же присутствуют понятия «работа» и «труд», но относятся они к подготовительному, предшествующему игре периоду, к занятиям и тренировкам. Так же актеры трудятся на репетициях, работают над собой, чтобы потом сыграть перед зрителями.
В «Динамо» Валерий никогда не забывал, что он играет перед многотысячной аудиторией, но в то же время старался не переступать грань, за которой начиналось то, что в футболе пренебрежительно называется «игрой на публику». Все его действия на поле были подчинены поиску путей к воротам соперника, конечному результату игры, который, как известно, в футболе всегда конкретен и отражается в счете на табло. Свидетельством тому, что он в этом преуспел, является не только его членство в клубе Григория Федотова как игрока, забившего более ста мячей в официальных встречах.
Известный футбольный статистик Константин Есенин провел любопытный анализ эффективности игры Газзаева в 1979–1981 годах. Выяснилось, что из 34 голов, забитых им в этот период, 29 определяли конечный итог матча — победу или ничью, то есть приносили команде турнирные очки. В этом видится не только постоянная нацеленность игрока на бескомпромиссную борьбу, но и его способность сражаться «до последнего», даже, казалось бы, в безнадежных матчах.
Во многих случаях Газзаева обвиняли в индивидуализме, не понимая, что происходит на поле, — ему очень часто приходилось брать игру на себя тогда, когда партнеры складывали оружие. Обладая психологией бойца, он делал это даже в тех случаях, когда у самого игра толком не шла.
Знаменитый тренер с мировым именем — Жоан Салданья во вступительном слове к первому изданию известной книги Игоря Фесуненко «Пеле, Гарринча, футбол…» затрагивает одну важную проблему, свойственную бразильскому футболу, где игроки зреют и формируются очень рано, а когда приходят в клуб, переделать их уже трудно. «Можно наверняка утверждать, — писал Салданья, — что иногда наши лучшие „звезды“ теряют гол потому, что предпочитают ему красивый игровой трюк. Не знаю, хорошо это или плохо. Гарринча был именно таким… Таков и Пеле… Я был тренером Гарринчи много лет в „Ботафого“ и решил, что лучше всего — не пытаться перевоспитывать его. И я не раскаиваюсь в этом. Я пытался понять его, использовать его как партизана, помогающего регулярной, хорошо организованной воинской части, партизана, которой действует путями и методами своими собственными, отличными от других, но тоже полезными и нужными».
После этих слов отнюдь не преувеличением выглядит мнение Аркадия Галинского, который считал, что Газзаев был недооценен: «Родись он в Бразилии или в какой-то из стран Западной Европы, где личность на первом плане… (курсив мой. — А. Ж.), быть бы ему звездой первой величины. Это игрок не нашей системы…»
Господствовавший тогда в общественном сознании принцип коллективизма бездумно проецировался на все сферы жизни, включая спорт и, естественно, футбол. Очевидная истина, что футбол игра коллективная, нередко трансформировалась в примитивное понимание роли отдельного игрока: главное — не передержать мяч и вовремя отдать пас. При подборе игроков в первую очередь стала оцениваться не их индивидуальная одаренность, а способность выполнять «большой объем работы». Многие тренеры становились заложниками всевозможных схем и моделей организации игры, в которые талантливые игроки часто «не вписывались».
Кстати, те же бразильцы — родоначальники многих прогрессивных тактических построений, в том числе «диагонали», а затем и логично вытекающей из нее системы «4–2—4» — исходили прежде всего из индивидуальных возможностей своих игроков. В связи с этим любопытна их собственная убежденность, что в эпоху бразильской «Золотой сборной» одновременно использовались две модели построения — «4–2—4» и «4–3—3». Такая гибкость достигалась за счет исключительной мобильности и универсальности левого крайнего нападающего — знаменитого Загало. А прославленный клуб «Сантос» успешно использовал схему «4–2—4» в то время, когда она считалась уже безнадежно устаревшей. Причина одна: в команде собрались четыре выдающихся нападающих во главе с Пеле.