Я был тогда в курсе всех этих и многих других потрясающих дел, и мне становилось ясно, что физика и биология неудержимо стремятся навстречу одна другой, и на стыке их человечество ждут самые неожиданные открытия.
Таково было то время. Читатель найдет в «Генераторе чудес» его следы, его характерные черты, ибо я не мог не показать как эти реальные истоки моих, пока еще фантастических, обобщений рождались и формировались в мыслях и делах людей науки, в их живой, напряженной жизни. Разве не в этом заключаются смысл и значение романа!
И как нехорошо получилось бы, если бы я послушался критиков и перенес действие романа в настоящее время (не говоря уже о будущем!). Ведь тем самым я заставил бы своих героев в эпоху атомной энергии и искусственных спутников Земли, когда часть моих фантастических прогнозов уже близка к реальному осуществлению, повторять давно сделанные открытия и выдавать за новые — давно известные идеи! Вот это было бы уже самой настоящей и непозволительной фальсификацией истории науки.
И есть еще одно важное обстоятельство, которое я обязательно должен отметить. Пусть читатель не думает, что если на обложке книги стоит мое имя, то это означает, что я, автор, — единственный творец романа. По существу это не так, — в создании книги участвовало много людей.
Научная фантастика, как я ее понимаю, — исключительно трудный жанр. Каждое такое произведение должно не только удовлетворять всем общелитературным требованиям, но и содержать новый прогноз, извлеченный из передовых научных идей. И прогноз этот должен быть своего рода открытием, изобретением, пусть не разработанным в деталях, но принципиально обоснованным. Ясно, что выполнение такой задачи требует большой предварительной работы — и познавательной, и творческой.
Должен сказать, что в моей литературной деятельности это была поистине сказочная четырехлетка, порой мучительно трудная, но исполненная величайшей радости познания самых настоящих чудес, таящихся в нашей науке, в ее людях, в ее книгах и институтах. И я метался, увлеченный, от книг — к ученым, от лабораторий — к изобретателям, как пчела, разыскивая и собирая по каплям этот нектар чудес.
Николай Афанасьевич Байкузов, мой старый друг, тогда еще студент, и великий «снайпер эфира», в удивительно короткий срок превратившийся потом в генерал-майора — радиоинженера авиационной службы, ввел меня в электромагнитные дебри, сделал меня коротковолновиком. С ним мы строили первый в нашем Союзе кустарный телевизор, показали потом Валериану Владимировичу Куйбышеву шуточный фильм «Микки-Маус», принятый из-за границы.[1] Николая Афанасьевича уже нет в живых. Черты этого необычайно талантливого, скромного и трудолюбивого человека я запечатлел в образе одного из героев — Николая Тунгусова. Кстати, второй из главных моих героев — профессор Ридан — более сложное «соединение» нескольких крупных ученых, которых я знал. Ридан — имя вымышленное, родившееся в качестве одного псевдонима за много лет до создания «Генератора чудес». Таким образом, и Анна Ридан — лицо действительное. И Наташа — тоже. И тетя Паша. Больше «натуральных» фигур в романе нет.
Зато в моей жизни того периода их было немало. Доктор Дубровин Евгений Алексеевич в тесной комнатушке в Тропическом институте заставлял меня держать белую крысу с саркомой на спине, пока он облучал ее ультракороткими волнами; профессор Михаил Васильевич Фролов часами показывал и объяснял мне, как и почему высушивается в несколько секунд сырая доска в поле высокой частоты.
Я никогда не забуду наших встреч с академиком Алексеем Дмитриевичем Сперанским в ВИЭМе — Всесоюзном институте экспериментальной медицины. Человек, книгу которого на такую, казалось бы, «сухую» тему, как «Элементы построения теории медицины», я читал, как увлекательнейший роман, буквально потряс меня своими идеями, удивительной тонкостью и изяществом анализа явлений. Нам было о чем говорить еще и потому, что он не чужд литературы, знает и любит ее. Алексей Дмитриевич редактировал тогда некоторые главы романа.
Огромное влияние на мою работу оказало знакомство с известным физиологом и изобретателем профессором Сергеем Сергеевичем Брюхоненко. Когда я пришел впервые к нему, он оживлял мертвых собак. Тут я увидел созданное им «искусственное сердце» — аппарат, который чудесно заменял настоящее сердце животному, пока оно возвращалось к жизни. Это была подготовка к опытам над человеком. И это была уже самая настоящая фантастика.
Сергей Сергеевич тоже сразу понял, что было мне нужно. В следующем опыте оживления я, одетый в белый халат, уже фигурировал в качестве помощника, что-то держал, что-то подавал, следил за кардиографом и старался не пропустить ни одного слова замечательного экспериментатора.
И Сергей Сергеевич редактировал часть глав «Генератора чудес».
Знакомство с академиком Трофимом Денисовичем Лысенко, беседы с ним о «живом и мертвом», о бессмертии и смерти, о новой генетике дали мне почувствовать свежий ветер нашей передовой биологии, представить себе ее пути. Биофизик Г.С.Франк, впоследствии — член-корреспондент Академии медицинских наук, в результате нашей обстоятельной беседы, дал мне возможность рассказать о поразительном опыте с кроликами, описание которого читатель найдет в романе.
Мои раскопки в Ленинской библиотеке навели меня на небольшую, сугубо научную статью — исследование «Нейрон, как аппарат переменного тока», принадлежащую перу маститого академика Украинской Академии наук Александра Васильевича Леонтовича. Мне довелось встретиться и беседовать с ним во время одного из приездов его в Москву. Идеи замечательного ученого оказались тем решающим звеном, которого мне не хватало, чтобы завершить построение основной научной концепции «Генератора чудес».
Вот какие видные представители науки оказались вовлеченными в мою работу. Все это люди больших мыслей, больших дерзаний; может быть, они-то и есть настоящие фантасты, потому что они видят дальше и больше, чем другие. И может быть, потому я встречал с их стороны такое искреннее, дружеское внимание.
Я навсегда сохраню глубочайшую благодарность этим чудесным людям за внимание, за все, что они дали мне и «Генератору чудес».
Пользуюсь случаем, чтобы поблагодарить всех, кого я не упомянул здесь, но кто так или иначе помог выполнить мою задачу.
Хорошо ли, плохо ли — об этом будет судить читатель.
Москва, 30 апреля 1958 года.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
НЕТ В МИРЕ ПОКОЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
СИГНАЛЫ С ЗАПАДА
В комнате нет никого.
Косая полоса света падает сбоку сквозь две рамы высоко поднятого над полом окна.
Обстановка странная. Комната большая, а свободного пространства почти нет. В углу — простая железная кровать, покрытая одеялом так, что край его безукоризненно параллелен полу. Рядом высокая, почти до потолка, этажерка, плотно забитая книгами. Дальше целых три стола: один — слесарный, с тисками и инструментами, оставленными в рабочем беспорядке; на другом — химия: пробирки, колбы, реактивы; третий занят коротковолновой установкой. Вся стена над этим столом покрыта «куэсель-карточками» почти из всех стран земного шара.
Все пространство под столами, подоконник, полки на стенах заняты непонятными электроаппаратами, аккумуляторами и всяким радиолюбительским хозяйством. Провода тянутся через комнату, ползут по стенам, выскальзывают наружу через маленькие дырочки в оконных рамах.
Есть таинственные науки — френология, графология, хиромантия, которые будто бы позволяют по форме головы, чертам лица, линиям ладони, почерку узнавать характер человека, его склонности, занятия. Но ничто так не разоблачает человека, как его жилище. Молчаливые предметы подробно рассказывают о своем хозяине, — надо только уметь их понимать. И знают они больше, чем иной раз знает о себе сам хозяин.