— Да, да! Но ты представляешь, что произойдет тогда? Людям не хватит ни места, ни пищи на земном шаре. Пожалуй, действительно придется отказаться от долголетия? — добавила Анна, вопросительно глядя на отца, — Или…
— О, нет! От этого люди никогда не откажутся. А что «или»?.. Ну, смелей!
— Или… ограничить деторождение? — сказала робко Анна.
— Наконец-то! Самый простой выход из положения! Но почему, скажи, пожалуйста, он предложен так нерешительно, чуть ли не со страхом?
Анна смущенно улыбнулась.
— Что-то… похоже на мальтузианство.
— Так я и знал, — огорченно произнес Ридан. — Ах, Анка… откуда у тебя этот догматизм! Ну вот представь себе, что эра долголетия уже наступила, болезней нет, смертность ничтожна, люди живут по несколько столетий. При таких условиях население нашей страны через пять-шесть десятков лет достигнет размеров всего теперешнего населения земного шара! Катастрофа станет уже вполне реальной. И что же, по-твоему, мы и тогда будем брать налог с холостяков и «малодетных» родителей?! Нет, конечно, будем ограничивать деторождение, и, так же, как и сейчас, — отрицать войны, голод, эпидемии, — все те человеконенавистнические способы сокращения трудового населения, которые поддерживают и одобряют мальтузианцы. Впрочем, возможно, что нам и не придется ограничивать рост населения, потому что раньше откроется другой выход, естественный, закономерный…
— Какой же?
— Ищите!
Девушки молча смотрели друг на друга, а Ридан теперь с интересом следил за Наташей. Он знал ее ум — быстрый, находчивый, склонный к практическим, конкретным представлениям. Как она выйдет из положения?
— Знаю! — воскликнула она вдруг, решительно тряхнув головой. — Вспомнила. Все это уже давно предусмотрено, а ведь вот сразу не приходит в голову.
Она быстро подошла к большой книжной полке Ридана, отыскала там какую-то книгу и, перелистав ее, нашла нужное место.
— Вот слушайте… «Человечество не останется вечно на Земле, но в погоне за светом и пространством сначала робко проникнет за пределы атмосферы, а затем завоюет себе все околосолнечное пространство». Это Циолковский. Я как раз недавно читала эту книгу, и мне особенно запомнилась его мысль о расселении человечества в мировом пространстве.
— Правильно, Ната! Молодец. Это и есть выход. Выход во вселенную! А ведь она беспредельна, друзья мои, и никакого долголетия, даже бессмертия не хватит, чтобы заселить ее. Ну, больше противоречий нет?
— Нет, — ответила Анна. — Все ясно, и все совершенно замечательно. Я тебе завтра расскажу, Натка. А теперь иди мойся с дороги и пойдём в столовую, будем ужинать и слушать последнюю часть доклада.
Аудитория Ридана увеличилась вдвое, стала шумной и оживленной. Наташа, быстро рассказав о своем пребывании в деревне, задала Ридану «деловой» вопрос:
— Константин Александрович, а когда это долголетие наступит?
Ридан сначала улыбнулся, потом стал озабоченным.
— Это зависит от физиков, — со вздохом ответил он.
— При чем же тут физики?
— Они должны создать технические средства, без которых практическое решение этой проблемы отодвигается в неопределенно далекое будущее.
— Какие средства?
— Вот этому-то вопросу и будет посвящена вторая, основная часть моего доклада. Главного я еще не сказал. Теперь мне придется повторить основные выводы из вчерашней беседы, чтобы ты была в курсе дела.
Итак, наши научные изыскания в последние годы окончательно выяснили, что всякий болезненный процесс в организме есть отражение какого-то другого, невидимого процесса, происходящего в нервном аппарате. И всякую болезнь можно прекратить, действуя определенным образом на нервы. Средства, которыми до сих пор пользовалась медицина, были успешны в той мере, в какой они приводили к необходимому сдвигу в нервной системе. Но еще никогда эти средства не были сознательно ориентированы на нервную систему.
Сейчас впервые мы встали на правильный путь и уже нашли некоторые приемы, которыми успешно лечим. Но эти приемы еще не совершенны. Вот пример: из одиннадцати больных тропической малярией, которых мы лечили «массажем» спинного мозга, один остался невылеченным. Это значит, что наш прием не радикален. Но то, что десять поправились, говорит, что путь верен. И вот наша наука пошла по нему снова эмпирически, ибо самая природа нервных процессов все еще остается загадкой. Что происходит в нервах, неизвестно. Поэтому: как действовать на нервы, куда действовать, чем, когда, сколько действовать — все это надо находить опытами, пробовать, словом, двигаться ощупью, вслепую.
Но есть другой путь. Надо овладеть мозгом. Мозг — это тот главный штаб, или, лучше, распределительный щит, в котором сосредоточены нити управления всеми без исключения функциями организма. А чтобы овладеть мозгом, нужно знать, в чем состоит деятельность этого таинственного органа, какова природа процессов, именуемых «раздражением» или «возбуждением» и протекающих в мозгу и в нервах.
Электричество уже давно, еще со времен Гальвани, то есть с восемнадцатого века, стучится в двери физиологии, но физика имеет свою историю, и только сейчас она начинает доходить до тех электрических процессов, которые протекают в организме животных.
Вы знаете, что за последние годы я основательно влез в электричество, так как оказалось, что без него физиология шагу ступить не может. Организм всякого животного буквально пронизан электричеством. Все движения, все химические реакции сопровождаются электрическими явлениями.
Короче говоря, я убедился, что так называемая нервная основа организма и его электрическая жизнь — одно и то же. Нервная деятельность — это электрическая деятельность, а нервы — это специально устроенные провода для тех специальных форм электротоков, какие действуют в организме.
— А мы учили, что нервное возбуждение не имеет ничего общего с электрическим током, — быстро вставила Наташа.
— Я тоже помню это, — добавила Анна.
— Да, — ответил Ридан, — современная физиология действительно отвергает это допущение. Одно из основных возражений состоит в том, что возбуждение распространяется по нерву со скоростью всего нескольких десятков метров в секунду, тогда как скорость электрического тока — триста тысяч километров в секунду. Все это правильно, и, признаюсь, я не знаю, как устранить это противоречие. Но, друзья мои, вы видели мой опыт с кроликами, у которых были соединены одинаковые центры мозга обыкновенным металлическим проводом. Возбуждение пошло по проводу, передалось от одного мозга другому. Можно ли сомневаться в том, что это было именно электричество? И вместо того, чтобы упрямо твердить, что этого «не может быть», не лучше ли просто согласиться с тем, что мы пока не знаем, почему оно в нервах распространяется с иной скоростью, чем в проводах? Тем более, что фактов, указывающих именно на электрическую природу нервных токов, накопилось у меня вполне достаточное количество. Но откуда берутся эти токи?
Вот тут мы подходим к самому главному. Их производит мозг. Весь организм, с точки зрения физики, представляет собой своеобразную автоматическую приемно-передающую радиостанцию. Желудок, сердце, легкие и прочие органы — это ее машинное отделение; нервы, выходящие на периферию, — антенны, улавливающие внешние воздействия и передающие их к мозгу. А мозг — это и приемник внешних сигналов, и генератор тех электромагнитных колебаний, посредством которых он управляет всеми аппаратами станции, то есть организмом. Как осуществляется это управление?
Вот что мы наблюдаем в физиологии: мы можем у животного удалить какую-нибудь мышцу, например на ноге, и пересадить на её место мышцу, взятую, скажем, от челюсти. Нерв этой новой мышцы мы соединим с каким-нибудь ближайшим нервом ноги, и через некоторое время челюстная мышца на ноге начинает действовать. Но как! Она сокращается не тогда, когда животное двигает ногой, а когда оно ест или зевает, вообще открывает рот! Подумайте-ка, что это значит!
Это значит, что нерв каждой мышцы способен отзываться не на всякое, а только на какое-то одно определенное возбуждение. А отсюда уже не трудно заключить, что все «возбуждения» или токи, или волны, идущие от мозга, качественно различны, неоднородны, так как предназначены для разных органов и разных функций.