И вот он вернулся снова в Москву.
Первая же встреча показала, что Симка не забыл профессора. Мамаша, наблюдавший эту сцену, был растроган порывом нежности обезьяны. Очень скоро выяснилось, что Симка вообще ничего не забыл. Из кабинета все трое отправились в столовую обедать. Никого из молодежи в этот день не было: рано утром они отправились в какую-то загородную экскурсию. Ридан, конечно, не упустил случая обставить появление Симки с соответствующим эффектом; они уселись за стол в тот момент, когда тетя Паша вышла на кухню. Вскоре она вернулась обратно. Симка сидел справа от профессора. Грудь его была повязана салфеткой, в руке он держал чашку. Бородатая образина, окаймленная торчащими в стороны черными волосами, выжидательно и, казалось, равнодушно смотрела на тетю Пашу, человека еще незнакомого.
Бедная женщина замерла в нескольких шагах от стола.
— Чего это? — тихо пробормотала она, не отрывая взгляда от страшилища, и стала медленно пятиться назад.
Ридан говорил что-то Симке, делая вид, что не замечает испуга тети Паши. Наконец, она нащупала за собой дверь и с необычайным проворством юркнула за нее.
Через минуту дверь чуть-чуть приоткрылась и захлопнулась снова. Ридан, дразня потом тетю Пашу, утверждал, что она, ярая безбожница, в этот момент крестилась за дверью, а потом проверяла, исчезло ли «видение».
Однако, Симка был существом настолько миролюбивым и склонным к дружеским отношениям, что тетя Паша быстро полюбила его. Только она никак не могла привыкнуть к его «человеческим», благоприобретенным замашкам, которые ее глубоко поражали и казались несовместимыми с его обезьяньей природой.
Для Ридана возвращение Симки было событием важным. В любой момент мог произойти решительный перелом в ходе исследований. И тогда ему понадобился бы немедленно представитель животного мира, занимающий предпоследнюю ступеньку на лестнице эволюции.
Разговор с Риданом не прошел бесследно для Николая. То и дело он мысленно возвращался к нему, и, чем дальше, тем меньше его удовлетворяли аргументы профессора. Все рассуждения о тормозных процессах, конечно, были правильны; загадка, возникшая перед Риданом, представлялась значительной, и все же Николай воспринимал всю эту логику, как ширму, которая позволяла профессору что-то не договаривать. Во всяком случае в его аргументах Николай никак не видел оснований для той спешки, с какой сейчас работал Ридан.
Наступил, однако, день, когда профессор «выдал себя». По крайней мере, Николай был уверен, что он разгадал тайные замыслы Ридана.
Они были одни в этой глухой, обитой свинцом лаборатории, когда Ридан вдруг спросил инженера:
— Скажите, Николай Арсентьевич, есть какие-нибудь новости с Запада? Немец-то ваш сообщает что-нибудь?
— Нет, он теперь не появляется в эфире. Последнее сообщение вы знаете.
— А что, если он догадался о подвохе? Ведь теперь вас имитирует в эфире Анатолий Васильевич?
Анатолием Васильевичем Ридан по своему обыкновению величал Толю Ныркина, который теперь аккуратно дежурил у Николая в положенные дни и часы. Совсем молодой человек, только что окончивший школу, маленький, вихрастый, до комизма серьезный и безнадежно молчаливый, завоевал симпатии профессора своими удивительными радиотехническими способностями, о которых часто рассказывал Николай.
— Догадаться невозможно, — ответил Николай. — Ныркин артистически подражает мне. Никто из наших любителей не замечает подмены.
Вот и все. Вначале Николай не придал значения этому разговору, но уже ночью, в постели он вспомнил неожиданный вопрос Ридана, и внезапная догадка поразила его. Ридана волнуют аппараты Гросса, «лучи смерти»! Так вот в чем дело! Вот, очевидно, что он ищет в спектре лучей «ГЧ» — смерть! Да, это, действительно, реакция простая и яркая. Мгновенная смерть… И вот почему он так спешит!
Николай вспоминал, суммировал свои наблюдения. Все они теперь подтверждали его догадку. Эти разговоры о торможении! Ну, конечно… Остановить деятельность сердца, например, вот так же мановением луча, как он заставляет собаку мгновенно поднимать лапу. Ах, Ридан! Какая последовательность, какая могучая логика в этой гениальной голове! Все правильно в его действиях, даже тайна, которой он окутал всю работу с самого начала… Но если он ищет «лучи смерти» с такой уверенностью, значит он их найдет! А тогда… нечего медлить. Смертоносные аппараты Гросса в любой момент могут изменить ход событий…
На другой же день Николай вытащил все свои чертежи, относящиеся к «ГЧ», внимательно пересмотрел их, некоторые отобрал, стал что-то исправлять в них, набрасывать новые… Пусть Ридан хранит молчание! Это право большого ученого — молчать до тех пор, пока результаты изысканий не позволят ему говорить. Но ему, Николаю, теперь все ясно, новое открытие профессора не застанет его врасплох. У него все будет готово тогда — и для необходимых полевых испытаний, и для запуска в производство на каком-нибудь оборонном заводе целой серии «боевых» «ГЧ»…