Я начал было протестовать, но потом вдруг осознал, что он прав. Без своих фантазий мистер Оллсоп останется просто одиноким стариком без семьи и друзей. Роль Бога – это все, за что он может уцепиться. Он прожил печальную жизнь, отягощенную психическим заболеванием. Кто в здравом уме согласится отнять у человека его единственную отраду, смысл существования? Иллюзии мистера Оллсопа никому не причиняют вреда, а ему приносят счастье. В кого он превратится, лишившись своей убежденности в том, что он Бог?
Гарантий того, что иллюзии исчезнут, если поднять дозу лекарств, у нас не было, а побочные эффекты могли заметно усилиться, так что он наверняка снова перестал бы пить свои таблетки. Никто не мог предсказать, как мистер Оллсоп поступит, если вдруг осознает жестокую реальность того, кто он есть на самом деле.
Наконец, его тоже пригласили войти. Мистер Оллсоп присел, и доктор Уитфилд объяснил, что его можно выписывать. Я сказал, что буду и дальше его навещать, теперь уже дома, потому что хочу, чтобы он постоянно там жил.
– Ну да, пора уже возвращаться к своим обязанностям, – сказал он, похлопав меня по колену. – Вы отлично справились. Думаю, вы заслуживаете повышения до архангела.
– Вы очень добры, – ответил я.
Он пошел в палату собирать вещи, по-прежнему пребывая в собственном мире. Может, мир этот был и иллюзорный, но и счастливый тоже.
Глава 4
Женщина напротив меня фыркнула и отвернулась.
– Ну так что, поможете вы мне или нет?
Кристи снова перевела на меня взгляд, ноздри ее трепетали. Она состроила гримасу.
– Никто не может помешать вам принимать наркотики, – ответил я. Потом еще раз повторил, что я могу выписать лекарство, которое снимет героиновую ломку и облегчит симптомы отмены, но отказаться от героина она должна сама. Несколько мгновений пациентка молчала, а потом вдруг расплакалась. Такое часто случалось: сперва они злились – в основном на себя. А потом наступало прозрение, и они понимали, что сами виноваты в своих бедах. Дальше начинались слезы.
У меня ушло некоторое время, чтобы разглядеть их привычные паттерны, но за последнее время через кабинет прошло столько наркоманов, что я начал подмечать повторяющиеся мотивы. Медицина вся состоит из их распознавания. Базовая теория, лежащая в основе западной биомедицины, заключается в том, что все организмы в целом работают сходным образом. Комплексы признаков и симптомов позволяют поставить диагноз. Этот подход небезупречен: случаются и отклонения, и необычные проявления, и неожиданные, идущие вразрез с прошлым опытом симптомы, и необъяснимые реакции на лекарства и процедуры. Однако если не обращать внимания на небольшие тонкости, все мы очень похожи. Врач, соответственно, должен изучить паттерны работы организма, больного и здорового, и тогда волшебным образом возникнет диагноз. Это что-то вроде трехмерных картинок, когда сначала смотришь просто на узор из квадратиков, но вдруг видишь в центре большого кролика с морковкой (хотя всегда найдутся те, кто будет утверждать, что это Эмпайр-стейт-билдинг).
Те шаблоны, которые я подмечал, работая в клинике для наркоманов, на медицинском факультете не проходили. Они включали в себя не только физическую реакцию организма на наркотик, но и поведенческие особенности, связанные с зависимостью. Например: если пациент положа руку на сердце уверяет тебя, что на этот раз ничего принимать не будет, то будет – точно. Наверняка существуют те, кто держит слово, но мне такие не попадались. «На этот раз, доктор, – говорят они, хлопая глазами, – я, честное слово, брошу навсегда».
Поначалу я боялся показаться слишком наивным, потому что искренне верил их клятвам, что в этот раз все будет по-другому. Теперь я боюсь, что очень скоро стану циничным. Я выписываю пациенту метадон, он получает первую дозу и больше не возвращается. Сначала я волновался, что он мог попасть в какую-нибудь передрягу по дороге ко мне или вообще погибнуть, и потому не явился на прием.
– Не будьте таким дураком, – говорила мне сестра Штейн. – Больше вы его не увидите. У него времени нет: ищет следующую дозу.
– Но ведь он же обещал, что больше не будет колоться, – пытался возражать я, – он слово дал!
– Ха! В тот день, когда кто-нибудь из них сдержит слово, я съем свою шляпу, – отвечала она.
Сестра Штейн частенько угрожала съесть свою шляпу. Я у нее ни одной не видел, наверное, потому, что она слишком упорно это повторяла и иногда все-таки оказывалась неправа, так что все их уже съела.
Со временем я осознал, что бессилен перед лицом зависимости у своих пациентов. Я могу их умолять, могу ласково уговаривать, угрожать – все без толку. Единственное, что в моих силах – обеспечить их лекарством, помогающим слезть, но сделать это они должны самостоятельно. Отчасти такого рода осознание принесло облегчение: получалось, что в их неудачах моей вины нет. Но тогда что я здесь делаю?