— Почему 1925-го?
— Потому что тогда он продал свое заведение и удалился на покой с варикозными венами и круглым состоянием.
— А кому досталось дело?
— Никому. В этом месте теперь магазин, где продаются изысканнейшие сорта ветчины и мясных консервов. У него не было сыновей, чтобы продолжить дело, — единственный Эндикотт-младший, бедняга, был убит под Ипром[40]. Старый Эндикотт сказал, что никому не продаст свое имя. Да и цирюльня без него уже не будет Эндикоттовой. Ничего не поделаешь.
— Но он мог продать кому-то свои запасы?
— Это я и хочу узнать. Мне надо ехать. Постараюсь вернуться вечером, так что не волнуйтесь.
— И не собиралась! — возмутилась Гарриет. — Я абсолютно спокойна.
— Отлично. Да! Пока я езжу — не разузнать ли мне насчет разрешения на брак?
— Спасибо, не стоит беспокоиться.
— Ну и ладно, я на всякий случай спросил. Кстати, пока меня нет, не желаете ли поработать на общее дело и пообщаться с другими здешними танцорами? Возможно, удастся добыть какие-нибудь сплетни об Алексисе.
— А что, это мысль. Но мне понадобится приличное платье, если только его можно достать в Уилверкомбе.
— Берите винного цвета. Мне всегда хотелось увидеть вас в винноцветном платье. Они идут дамам с медовой кожей. Что за нелепое слово — «кожа»! «Медово-золотых кувшинок медово-сладкий фимиам»[41]. У меня на все найдется цитата — это экономит собственные мысли.
— Да провались он! — воскликнула Гарриет, внезапно оставшись одна в синебархатном холле. Затем вдруг сбежала по лестнице и вспрыгнула на подножку «даймлера».
— Портвейн или херес?
— Что? — ошарашенно спросил Уимзи.
— Платье — цвета портвейна или хереса?
— Кларета, — ответил он. — Шато-марго 1893 года или около того. Год или два роли не сыграют.
Он приподнял шляпу и выжал сцепление. Гарриет повернулась, и тут ее окликнул смутно знакомый голос:
— Мисс… э… мисс Вэйн? Не уделите ли мне пару минут?
Перед Гарриет стояла та самая «хищная карга», которую она видела прошлым вечером в танцзале отеля.
Глава V
Свидетельствует невеста
Просил меня он стать его графиней.
Сегодня обещал за мной прийти,
Но эту я мечту похоронила.
Гарриет почти позабыла о существовании этой женщины, но теперь, вспомнив тот эпизод до мелочей, удивилась собственной глупости. Нервное ожидание, рассеянный и восторженный вид, постепенно сменившийся капризным нетерпением, расспросы о мистере Алексисе, то, как она, огорченная, поспешно покинула зал. Теперь женщина выглядела такой старой, ее так портили страх и горе, что Гарриет из какой-то неловкой деликатности отвела взгляд и довольно резко ответила:
— Да, разумеется. Пойдемте ко мне в номер.
— Вы очень добры. — Женщина помолчала немного и, подходя к лифту, добавила: — Меня зовут миссис Уэлдон. Я тут живу уже некоторое время. Мистер Грили — то есть управляющий — хорошо меня знает.
— Все в порядке, — сказала Гарриет, догадавшись, что миссис Уэлдон дает ей понять, что она не воровка, не мошенница и не торгует живым товаром. Она в свою очередь попыталась дать миссис Уэлдон понять, что и не подозревает ее ни в чем подобном. От смущения Гарриет говорила несколько грубовато. Она предвидела надвигающуюся «сцену», а «сцен» она не любила. В угрюмом молчании Гарриет привела гостью в номер 23 и пригласила ее сесть.
— Это по поводу, — миссис Уэлдон упала в кресло, сжав костлявыми руками дорогую сумочку, — по поводу мистера Алексиса. Горничная рассказала ужасное… я побежала к управляющему, а он не захотел говорить… я видела вас с полицейскими… и все эти репортеры говорили… они указали на вас… О мисс Вэйн, пожалуйста, скажите мне, что случилось!
Гарриет прочистила горло и машинально стала шарить по карманам в поисках сигарет.
— Боюсь, у меня очень плохие новости. Так вышло, что вчера днем я оказалась на берегу и нашла там человека — мертвого. И насколько я знаю… к величайшему сожалению, это, судя по всему, мистер Алексис.
40