— Да… он хорош.
Верена не смотрит на горизонт и огни вдали. Они ей больше не интересны. Леви замечает, что она до сих пор глазеет на него и почему-то улыбается. У неё, что, совести совсем нет? Как тогда, прошлым днём, когда он задремал в кресле, а затем, проснувшись, обнаружил её сидящую напротив и активно вырисовывающую что-то в блокноте. Она до хрипа в голосе клялась, что не рисовала его без разрешения, притом краснея, как рак.
Какая всё-таки… странная.
— Прекрати, — бормочет он и отворачивается. — Раздражает.
— Ла-а-адно.
— Что «ладно»?
— Ни-че-го…
Её улыбка становится ещё шире и страннее, и Леви со вздохом качает головой. С каких пор он стал таким бессильным перед гражданскими и ленивым в спорах? Ему уже просто не хочется её одёргивать. Или он привык…
Леви гонит её в дом, делая вид, что озабочен усилившимся ветром, и «не хватало им ещё заболеть». А Верена с какой-то чудаковатой радостью хватается за кресло и везёт его обратно, в дом.
Через два дня, наконец, приезжают Фалько и Оньянкопон.
После уже привычного вежливого чаепития Леви стоит на крыльце дома, опираясь на трость, и наблюдает, как Верена помогает Фалько загрузить ненужное барахло с чердака. Оньянкопон как раз выходит из дома, ставит последнюю тяжёлую коробку возле лестницы и, разминая руки, тихо произносит:
— Каникулы прошли спокойно, я полагаю.
Леви на него даже не смотрит. Ему не нравится этот внезапный хитро-весёлый тон.
— Понятия не имею, о чём ты.
— Всё ты понимаешь, — мужчина хлопает его ладонью по спине. — Ты уже взрослый мальчик!
Леви даже не дёргается от его неслабого тычка.
— Прости-прости! Я забыл, что ты ненавидишь фамильярности!
— Я ничего не сказал.
— А я по твоему взгляду вижу, — Оньянкопон улыбается, упирая руки в бока, и глядит на Фалько и Верену. — Я вдруг решил, что могу позволить себе лишнего. Как госпожа Зоэ когда-то. Хотел пошутить.
После некоторой паузы Леви вздыхает и говорит:
— Всё хорошо. Она тебя уважала, даже очень.
— Да, я помню. Это было взаимно. И всё-таки… разве вам тут было так уж плохо?
Оньянкопон пытается разглядеть на его измученном лице хоть какие-то подсказки, но бывший капитан ничего не говорит. Он лишь смотрит на то, как художница поправляет задравшийся воротник рубашки Фалько, затем они укладывают ещё одну сумку на багажное место автомобиля. О чём этот Леви вообще сейчас думает? Когда в городе выяснилось, что художница самостоятельно отправилась к дому на холме, по какой-то неизвестной причине, Габи Браун твёрдо заявила, чтобы они не лезли в «их с господином Леви дела». Благо, всё окончилось довольно хорошо.
Оньянкопон вздыхает.
— Я видел в доме портрет Ханджи. Весьма недурно. Даже очень.
Леви молчит.
— Может быть, ей лучше остаться ещё на время? — пытается предположить Оньянкопон, и тот, наконец, встречается с ним взглядом.
— Что за бред ты несёшь? Не надо делать мне одолжений.
— Я имел ввиду другое…
— Плевать, что ты имел там ввиду. Она доставила то дурацкое письмо, и на этом её работа закончилась.
— Эх, капитан Леви… — Оньянкопон почти с агрессивным упорством поднимает коробку с пола.
Тот бросает в его сторону тяжёлый взгляд:
— Чего ещё?
— Думаешь, я не понимаю, как это трудно — заводить новые знакомства? Ты жил в мире, полном титанов, где вас бесконечно пожирали, и ты терял близких людей быстрее, чем встречал новых. Поэтому ты старался избегать таких отношений. Спорим, ты никого к себе не подпускал?
Его собеседник хмурится, но продолжает молчать. Оньянкопон глядит на него с каким-то пугающим сочувствием, затем разворачивается и спускается с крыльца, бросая напоследок:
— Титанов больше нет, приятель! Начинай жить!..
Через несколько минут Леви провожает всех троих: они прощаются возле машины, и Фалько обещает, что в следующий раз Габи обязательно его навестит, на что Леви отвечает одним сдержанным «жду-не дождусь»; Оньянкопон машет ему с водительского места, а Леви кивает;
Стоявшая до этого в сторонке девушка, наконец, делает шаг.
— Город покажется крошечным после этого, — говорит Верена, теребя поля шляпки в руках, и вздыхает. — Ну, что ж… Спасибо за всё. Может быть, увидимся.
Художница тянется для рукопожатия. Леви без колебаний прикасается к ней и искоса смотрит, как обрубки двух его пальцев осторожно сжимают её руку. Затем он пытается заглянуть ей в лицо, но она всё равно отводит глаза.
— Взаимно, — бормочет он напоследок. — Удачи.
И вот, через пару минут, автомобиль срывается с места, поднимая в воздух дорожную пыль. Глядя им вслед, Леви испытывает острое ощущение наваждения, словно такое с ним уже происходило. Словно он в очередной раз пожалеет о сделанном выборе.
Леви возвращается в пустой дом и садится за стол у окна. Он просто не понимает, что теперь делать. Стоит пугающая гробовая тишина.
А если бы он даже попросил, чтобы она осталась? Что ей тут делать? Глазеть по вечерам на небо, пить с ним чай и болтать о временах, когда разведкорпус ещё чего-то стоил?
Леви ерошит рукой волосы, склоняясь над столом.
— Да какое я вообще имею право о таком думать?
Не сразу доходит, что вопрос этот звучит вслух. Леви хмыкает себе под нос. Наверняка, ей и в городе будет нескучно. С Браунами, например. И она снова уронит что-нибудь с полки, или ударится коленом об угол тумбы, или прищемит палец… Как три дня назад, когда она ушибла плечо, и ему пришлось доставать для неё из подвала лёд. Она была так благодарна, будто он ей жизнь спас.
Леви смотрит в окно, подперев подбородок рукой, и думает о мелочах, которые раньше никогда не лезли в голову. Наверное, таков он — мир без титанов.
Комментарий к 5. Стекло и железо
**6.** Давно я так не любовался небом — в «Выборе без сожалений» звучит та же фраза, когда Фарлан, Изабель и Леви, вступив в разведкорпус, смотрят на ночное небо.
========== 6. Каждый из нас. Часть 1 ==========
И неважно, что или кто станет причиной, но нас всегда будут разделять жизнь и смерть…
Ханджи Зоэ
Два грохочущих автомобиля неспешно приближаются к дому на холме по неровному подъездному пути. Позади них поднимаются клубы дыма и пыли, ведь из-за жары, что стоит последние несколько дней, полностью высохли все дороги. Наконец, машины останавливаются чуть поодаль, возле тропы, которая ведёт к дому, и все десять пассажиров, не без радости, едва не вываливаются наружу.
— Ох, лучше бы я сел к Оньянкопону! Три часа этой адской пытки — врагу не пожелаешь! — жалуется громко Конни, разминая затёкшие ноги. — Эй, Райнер! Ты клялся, что хорошо водишь. Что-то не заметно было.
— Заткнись уже и хватит ныть, — горе-водитель суёт ему в руки небольшой ящик с продуктами. — Лучше помогай выгружаться.
— Просто в следующий раз я поменяюсь с кем-нибудь местами. Э-э-э… Армин! Завтра ты поедешь в машине с Райнером! Я больше не выдержу сидеть рядом с этим…
Поравнявшийся с ним Жан треплет приятеля по макушке и строго бормочет:
— Ладно, хорош уже. Мы приехали, чтобы весело провести время и повидать капитана перед возвращением домой, а не устраивать сцены. Никто никого не заставлял… Верена! Не сбегаешь в дом, проверить обстановку?
Художница, уже отдышавшаяся после жаркой поездки, кивает и идёт к крыльцу. Конни тем временем морщит нос и крутит головой, но всё же без возражений принимается выгружать необходимое для посиделок барахло из автомобиля.
Жан Кирштейн недолго высматривает подходящее для их застолья место и, в конце концов, останавливает взор на невысоком деревце справа от дома. Вечером отсюда вид получится потрясающий. Кто вообще мог подумать, что именно они с Райнером запланируют эту поездку? Они действительно никого не заставляли, но остальные всё же вызвались. Понятное дело, почему Энни или эта парочка, Габи и Фалько, согласились. Было бы невежливо не позвать их, ведь Брауны позаботились о Леви, предоставили ему такой дом и всё необходимое, укрыли подальше от любопытных глаз журналистов и военных марлийцев. За прошедшие пару лет Жан не слишком тесно общался с ними, но из писем капитана стало ясно, что ребята эти неплохие. Конни упирался до последнего. Сейчас он даже не смотрит в сторону Габи, делая вид, что её просто не существует. Он пересилил себя, потому что очень хотел увидеть капитана.