В деревню они вернулись к полуночи, чтобы узнать, что утром их перекидывают в Голландию.
***
Темпы продвижения союзников ошеломили даже скептиков. Всё больше ходило слухов о том, что война закончится к декабрю 1944 года. Англо-американское командование также было полностью уверено в скорейшей победе.
Однако из-за быстрого перемещения батальонов коммуникации растянулись и вскоре наступление вовсе остановилось. Впервые армия ощутила настоящий голод: нехватку патронов и гранат, поставка которых задерживалась из-за отсутствия хоть какого-либо транспорта. Железные дороги оказались непригодны, разрушены, грузовики, ехавшие из самой Нормандии, зачастую были бессильны перед проблемой разбомбленных мостов. Это, в свою очередь, не позволяло переправлять продовольствие на другую сторону канала или реки и окончательно лишило всякой надежды.
План военного кабинета заключался в том, чтобы освободить Голландию и зайти в Германию с тыла, захватив главную «кузницу» Третьего Рейха, а оттуда двинуться на Берлин. Операция началась 17 сентября.
Британские силы, которым нужно было продержаться дольше всех в ожидании подмоги, высадились за 10 километров от главной цели — моста через Рейн.
— Сэр! Я потерял связь!
— Шестое?
— Не отвечает!
Войска попали в засаду, радиосвязь оборвалась почти со всеми подразделениями. Продвинуться к мосту получилось только у небольшой группки солдат, сразу же установившей противотанковые пушки.
Второй эшелон десанта, высадившийся следующим утром, не смог оказать должной помощи. За ночь немцы привели подкрепление и вынудили союзников засесть в глухой обороне.
— Связь?!
— Никак нет, сэр!
Одни остались без поддержки с воздуха, другие — без командования. На улицах голландского Арнема творился полный хаос.
Эрик прикрыл голову руками. Это был кромешный ад, один из его кругов, о которых рассказывал Чарльз. Он вообще много говорил. Читал вслух или цитировал по памяти, когда они сидели в траншее и несли вместе вахту или продирались через лесные заросли, ручьи и болота. Чарльз шептал даже когда Эрик спал — тот слышал тихий голос, никогда не умолкающий и эхом отзывающийся в голове.
Сейчас Эрик слышал лишь крики пушек и стоны артиллерии, свист проносящихся мимо пуль и тихие, неуловимые вздохи падающих навзничь солдат. Он выучился чувствовать смерть кожей.
От их батальона практически ничего не осталось. Сто двадцать человек выживших вытеснили с моста, и их силы продолжали таять. У них кончались и запасы — почти всё снабжение перехватили немцы.
Эрик видел, как Чарльз молился.
Он сидел в пыли и осколках, надёжно укрытый со всех сторон баррикадами, и что-то шептал в сложенные ладони. Эрик знал, что между ними Чарльз крепко сжимал грубоватый деревянный розарий, мелкие бусины которого качались на ветру.
Эрик не слышал, что он говорил. Но повторял за Чарльзом, давно запомнив слова наизусть.
— …и туда, где отчаяние, дай мне принести Надежду, и туда, где мрак, дай мне принести Свет, и туда, где горе, дай мне принести Радость.
Эрик не моргал. Он привык к снарядам, взрывающимся почти рядом с ним. Однажды один из таких упал в его окоп, но не разорвался. Эрик смотрел на него и курил, дрожащими пальцами сжимая сигарету. Чарльз уверял: Эрик родился в рубашке и ничто не сможет заставить его сдаться.
— …не столько искать утешения, сколько утешать, не столько искать понимания, сколько понимать, не столько искать любви, сколько любить.
Эрик не носил креста. У него не было чёток. Он знал другие молитвы и отмечал иные праздники. Но никогда не говорил об этом ни одной живой душе.
Когда они лежали в траве, наслаждаясь минутами покоя, Чарльз тронул медальон, сверкнувший в воротнике расстёгнутой рубашки. Эрик ощутимо напрягся, но не отнял его руки.
— Мама отдала мне его, когда я уехал в Йорк на сборы. Она сказала, что он защитит меня. Это нечто вроде семейной реликвии.
Чарльз не задавал вопросов, погладив пальцами серебряную крышку, на которой была выгравирована шестиконечная звезда. Чарльз был умен — он всё понял без лишних намёков.
Эрик не молился. Он мечтал, чтобы всё закончилось.
— Аминь.
Операция длилась восемь дней. К 26 сентября союзники отошли назад, лишившись тысяч солдат, почти всего тяжёлого вооружения, провизии и веры.
Веры в то, что они всё-таки дойдут до Берлина в этом году.
***
— Не люблю отступать.
— Всё когда-то бывает впервые.
— Вы слышали его? Впервые!
Раздались вялые смешки. Выжившие подошли к Неймегену, переправившись под покровом ночи через Рейн на надувных лодках, и продвигались вглубь страны. Арнем остался у немцев, однако американской дивизии всё-таки удалось добиться определённого успеха.
Все устали. Окрылённые победой в Нормандии, многие начали строить планы. Они хотели домой. Кто-то мечтал скорее вернуться к родителям, кто-то — создать свою семью и жениться, другие скучали по детям, остальные — по мирной жизни. Хотя по мирной жизни здесь тосковали все.
Небо продолжало гореть, воды уносили с собой сотни трупов. Те несчастные, которые встретили смерть в лесах или глуши, навеки останутся на чужой земле.
Поведение солдат зачастую казалось Эрику варварским. Они снимали с убитых часы, украшения, забирали личное оружие, гранаты — всё, что можно было продать, обменять, оставить на память или использовать против врага. Пистолет Люгера был одной из самых дорогих вещей, о которой грезил почти каждый. На Люгер можно было выменять абсолютно всё.
Эрик ничего не брал. Когда сослуживцы обсуждали свои находки, он сидел в стороне и перечитывал небольшой томик Гёте на языке оригинала, который принёс с собой из Уитби. Он не скрывал, что знает немецкий — ещё давно ему пришлось выступить переводчиком, когда к ним попал первый пленник, и теперь всегда участвовал в допросах, хотя очевидно этого не хотел. И его чистая немецкая речь была предметом частых шуток со стороны сослуживцев, нередко обидных. Но Эрик никогда не принимал их близко к сердцу, в основном благодаря именно Чарльзу, которого в знак благодарности он обучил элементарным вещам, чтобы тот мог самостоятельно читать или вытянуть из пленного, где расположены вражеские силы и сколько их.
Их рота шла дальше, сбитая с толку, в кромешной тьме и тишине.
Чарльз резко остановился, указав куда-то жестом. Эрик кивнул и двинулся в сторону, заметив, как блестят в свете неполной луны металлические кольца парашюта. Немецкий десантник погиб, запутавшись в ветках, сломал ноги и шею.
— Мёртв.
Эрик включил фонарик и скользнул лучом вдоль трупа. Его внимание привлекло белое пятно в петлице куртки, и Эрик, недолго думая, приблизился, чтобы разглядеть получше.
— Эдельвейс.
Голос капитана Уилсона раздался над самым ухом. Он осторожно вытащил цветок и поднёс его к свету, чтобы получше рассмотреть странный цветок.
— Это знак истинного солдата, Леншерр. Такой не у каждого встретишь, этот немец поднялся выше деревьев, чтобы доказать свои качества. Но и лучших встречает глупая смерть.
Так Эрик понял, какой трофей он мог бы забрать себе. Он помнил легенды, которые рассказывала ему мать перед сном, и когда-то мечтал добыть себе цветок — награду за храбрость.
Отвоевав той же ночью блокпост, подвергшийся поутру артобстрелу, Эрик вытащил из петлицы убитого им парашютиста эдельвейс.
Это был трофей, которым он гордился.
***
«17 декабря 1944 года,
понедельник
Пришёл срочный приказ. Немецкие танки прорвались через бельгийские леса. У нас почти нет провизии, у меня — последние три патрона. Капитан распределил все имеющиеся боезапасы между солдатами. Вчера стаскивали с крыш брезент и собирали пайки.