— Эрик, иди к Уилсону и… скажи ему, — Чарльз кое-как сел и взялся за голову. — Чёрт, скажи ему, что я в порядке. В больнице и так не хватает коек, они бинтуют тряпками и кипятят использованные, а ты говоришь отослать туда меня.
Эрик ничего не ответил. Он откинул брезент, надел каску на голову и помог Чарльзу выбраться из ямы. Чарльз опёрся на друга и, всё ещё ворча, направился вместе с ним к подошедшему автомобилю, на котором они обычно транспортировали раненых в город.
Эрик знал, что в больнице действительно нет места и лекарств, но тёплое помещение и горячий суп поставят Чарльза на ноги быстрее, чем полусон на земле в снегах и крохотная порция ужина. В машине Эрик держал Чарльза за руку, позволив тому лечь себе на колени и задремать.
***
Чарльзу снился праздник. Яркие огни, восторженные крики зрителей, вспышки, озаряющие небо, липкие от карамельного яблока руки и губы. Он помнил, как долго Шерон отмывала его волосы от сахара и причитала, но затем всё повторялось — яблоко, карамель, фейерверки и люди. Они смеялись, шумели и воспевали Короля, в честь которого ежегодно взрывались сотни салютов.
Он приоткрыл глаза, спросонья пытаясь понять, где находится и что происходит. Казалось, видение продолжалось: за окном то и дело вспыхивали огни, гремела техника и выли люди. Чарльз сел и огляделся, медленно приходя в сознание, понимая, что это — война, и никакого праздника в честь её окончания не будет. Не в этом году.
— Тебе нужно отдыхать, ложись обратно.
Чарльз вздрогнул от неожиданности, не сразу заметив Эрика. Тот встал со стула, подошёл ближе и протянул руку, чтобы пощупать лоб. Температура не спала, но по крайней мере Чарльз не обливался потом и его больше не лихорадило, как вчера. Эрик присел рядом.
— Сколько времени прошло? Я ничего не помню.
— Уже второй день, Чарльз. Утром я отвёз Уилсону кое-какие припасы. Всё, что смог собрать в госпитале. А медсестра дала мне вот это, — он вытащил из кармана плитку шоколада, улыбаясь, как замышляющий шалость мальчишка. — Съешь, тебе станет лучше.
Эрик разломал лакомство на неровные кусочки и протянул Чарльзу несколько штук, сам взял один и положил упаковку с оставшимися прямо на кровать. Они уплетали шоколад и смотрели в окно, напряжённо прислушиваясь. Вскоре всё стихло, и город замер, но иногда под окнами ещё раздавался шорох колёс и топот ног.
— Полежи со мной?
Эрик кивнул, убрал шуршащую обёртку и снял ботинки. Чарльз отодвинулся, подтянув подушку так, чтобы Эрик тоже мог улечься, и приподнял одеяло, позволяя забраться к себе. Чарльз прижался к другу всем телом и уткнулся носом в его затылок.
— Ты был в душе и ничего мне не сказал? — насмешливо спросил он, принюхиваясь к крепкому запаху деревенского мыла, который источала тёплая кожа и пушистые волосы, забывшие о расчёске и ножницах.
— На улице соорудили душевые. Я сказал об этом капитану, но отправлять мыться всех по одному — бензина не напасёшься, а оставлять позиции нельзя. Поэтому — да, я готов к их ненависти. Заранее, — Эрик тихо фыркнул, положив ладонь Чарльза под свою щёку.
Чарльз улыбнулся и закрыл глаза. Прошло уже шесть лет с их первой встречи, и ничего, казалось, не изменилось. Над Эриком продолжали шутить, но ребята из их роты без колебаний отдали бы за него жизнь, как и сам Чарльз, разделявший эти чувства. Чарльз понимал, что их дружба и семья — то немногое, что у Эрика было настоящим и искренним. Вся остальная его жизнь была ложью, даже несмотря на то, что сам Эрик не лгал — не умел. Он молчал, недоговаривал, но никогда не обманывал.
— Завтра мы вернёмся в окопы. Только я тоже хочу принять душ.
Чарльз слышал, как Эрик подавил смешок, и крепче обнял его одной рукой. Температуры у Эрика не было, но он всегда был горячим, легче перенося холод, и всегда согревал Чарльза, просто сидя рядом.
Бороться с сонливостью не было никаких сил. Чарльзу снова снился праздник, и он отчётливо ощущал, как держит Эрика за ладонь и тащит его выше на холм, куда утягивал подростком Рейвен и показывал ей фейерверки в полной красе.
Чарльз очень хотел, чтобы Эрик тоже их увидел. Он решил, что обязательно покажет другу все свои любимые места в городе и за его пределами. Чарльз молился, чтобы война закончилась.
***
— Это Зверь. Мы прозвали его так, потому что… Да ты посмотри на него! Думаешь, это всё одежда? То-то же. А это Плут, потому что эта крыса куда угодно пролезет…
— На себя посмотри.
— Ага, а это…
Новобранцы продолжали прибывать на фронт. Большинство уезжали едва ли не в тот же день, лишь немногие могли пережить ожесточённые бои с погодой, собственным организмом и одичавшим врагом. Они думали, что убивать легко. Их воодушевляли витиеватыми речами, кормили на завтрак пропагандой и уверяли, что одного энтузиазма и решительности вполне достаточно. Но смелость и рвение, с которыми они приходили, пропадали, стоило реальной пуле пронзить товарища, бомбе — взорваться в паре метров от их позиции. Над новичками посмеивались, их пичкали байками, охотно делясь опытом и рассказывая обо всём, что каждый из них — они гордо называли себя ветеранами — успел пережить.
— Его ранили в ногу. Месяц провалялся в лазарете и завёл интрижку с медсестрой. А этот чуть не лишился глаза, но отделался симпатичным шрамом. Кстати, это наш доктор. Его ранили в…
— Эй, полегче.
— Да ладно тебе, Ксавье. Его ранили в задницу, когда он улепётывал с пляжа в Дюнкерке.
— В отличие от тебя, Саммерс, я хотя бы принимал участие.
— Это верно. Я в то время сам прохлаждался на койке. А что? Я, вообще-то, хотел воевать, но потом узнал, что всё п…
— Тут у всех есть вторая дырка в заднице. Считай, особое достижение седьмой роты.
— А! Это Леншерр. Великий и ужасный! Его ни разу не ранило. Даже не задело, представляешь? Поэтому у него всегда на одну медаль будет меньше.
Эрик закатил глаза, но рассмеялся. Солдаты ютились у большой кастрюли с похлёбкой и пересказывали одни и те же истории, уплетая обед с добавкой за обе щеки, — вновь прибывшие, сытые и не успевшие околеть, отказывались от полевой еды, о чём ещё успеют пожалеть.
Чарльз, стоявший рядом, оставался, однако, серьёзен. Он помогал другим, но кто будет лечить его? Он точно так же мог получить ранение или умереть. И Чарльз боялся — за Эрика, семью, ребят, с которыми был бок о бок столько лет. Человек смертен, это есть его сущность и предназначение — прожить и уйти. Но столь многих уже забрали силой.
Чарльз бродил по лесу в полусне. Он видел священника, молившегося над павшими. Он не слышал слов, но знал их суть. Чарльз молился сам, и не получал отклика. Он просил не за себя — за остальных. Просил, чтобы раненые выжили, невредимые — не были тронуты. Просил, чтобы Эрик остался рядом.
Эрик протянул Чарльзу горячий чай. Чарльз вздрогнул и обхватил кружку двумя руками, хмуро смотря вслед уходящим на позиции рядовым, которые с тем же интересом заглядывали Саммерсу в рот.
Чарльз понимал: новички не протянут тут и недели.
***
Ночи становились всё холоднее и темнее. Туман рассеялся, и начались новые налёты авиации — казалось, немцы знают о каждом передвижении союзников. Солдаты продолжали копать рвы — больше никаких приказов не поступало.
Эрик всматривался в темноту ночи, топчась на одном месте. Он замерзал, но не мог покинуть пост ни на минуту. Ещё несколько часов — и можно будет вернуться под брезент и одеяло, уговаривал он сам себя.
— Эй?
Эрик резко обернулся и вскинул винтовку. Они полностью истратили боезапас, каждый патрон стоил дороже всего золота мира, но у часового в распоряжении всегда был полный магазин.