— Эрик, это я.
Он облегчённо выдохнул, опустил оружие и протянул руку. Чарльз забрался внутрь глубокого окопа, укрытого ветками и обильно припорошенного снегом, и выглянул наружу.
— Я принёс тебе чай и одеяло, — прошептал он, вытаскивая фляжку, о которую можно было обжечь пальцы. Эрик схватил её и прижал к себе на мгновение, не сразу поняв, что Чарльз заботливо накинул на его плечи плед.
— Спасибо, — Эрик улыбнулся, дрожащими пальцами отвинчивая крышку. Он сделал несколько глотков, чувствуя, как кипяток ошпарил язык и глотку, тут же согревая всё тело изнутри.
Чарльз взял бинокль, чтобы осмотреть местность. Близилось Рождество, но никаких вестей не было. Союзники не дошли до Берлина, как планировали — немецкие войска с былым упорством оказывали сопротивление, иногда даже оттесняли соперника со своих территорий. До седьмой роты доходили слухи о готовящемся нападении, и замёрзшие и изголодавшиеся солдаты с каждым днём теряли веру в то, что смогут его сдержать.
— Затишье перед бурей, — пробормотал Чарльз и, отложив бинокль, сел прямо на землю, тоже укрытую еловыми ветками. Он растирал ладонями предплечья и всё ещё изредка покашливал. Друзья вернулись на позиции, стоило только спасть жару. Чарльз сказал, что не может валяться в тепле, пока другие мёрзнут, и Эрик разделял его взгляды.
Он протянул другу фляжку.
Никто не знал, когда эта буря настанет.
***
«23 декабря 1944 года,
воскресение
Мы продолжаем держать оборону. Лес — прекрасное укрытие. Танки никогда не пройдут через нас. Капитан сказал, что союзники со дня на день сомкнут круг, и тогда немцам будет некуда идти. Они сдадутся.
Мне больно — пожалуй, это подходящее слово — видеть, как погибают наши товарищи. Мы истощены, но я знаю, что ребята костьми лягут, чтобы остановить врага. Припасы кончились. Все хотят домой.
Я скучаю по маме. По отцу. Вчера мне снился наш дом, родной дом, и я подумал, как здорово было бы туда вернуться после окончания войны. Но они не согласятся. Даже сейчас остро чувствуется эта глупая неприязнь. Мы ни в чём не виноваты, как не виноваты и те, кто жил в страхе или слепой вере. В тени чужого величия и красивых слов. Они обманщики, каждый правитель — лгун, так зачем обвинять обычных людей, которые просто хотели лучшей жизни. Верили в неё, ждали. Мы тоже ждали.
Мы ждём до сих пор.
Он спит на моих коленях. Я не сплю. Я смотрю на небо и вижу, как вдалеке занимается зарево рассвета. Надеюсь, в этом году у родителей было на столе что-нибудь вкусное».
========== Глава девятая ==========
— Первой и третьей армии удалось обойти противника с юга. Тридцатый корпус зашёл отсюда. Хоррокс пообещал, что завтра нас полностью деблокируют, сэр!
— Отличный подарок на Рождество, — Уилсон усмехнулся, передавая кружку с чаем дальше. — Иди, скажи ребятам, чтобы не расслаблялись. Соберите разведотряд, иначе они околеют.
Сержант отдал честь и выбрался из штаба, отодвинув густые ветки. Ричард вздохнул и повернул голову к лейтенанту, сидевшему рядом с миниатюрной печкой — сегодня было особенно холодно и ветрено. Уилсон поёжился и поднялся.
Он вышел следом за сержантом и медленно двинулся вдоль линии обороны. Он был с этими ребятами с самого начала их пути и помнил каждого, даже тех, кто покинул их роту ещё в 1939 году. Ричард помнил, как они умирали. Каждое письмо, отправленное родственникам, матерям, оплакивающим своих сыновей, было преисполнено неподдельной печалью. Он любил этих ребят, они — истинные друзья, команда, единое целое, и Уилсон знал — они продержатся до конца.
— Сэр?
Ричард обернулся и сделал приглашающий жест. Он продолжал идти, неторопливо шагая по затоптанному грязному снегу. Эрик поравнялся с командиром и нахмурился, не сразу заговорив.
— Что будет дальше, капитан?
— Это философский вопрос, Леншерр. Пока мы просто ждём подмогу. Затем мы тронемся навстречу союзнику и врагу. Мне доложили, что войска, вошедшие на территорию Германии, не смогли продвинуться вглубь и вынуждены были отойти. Немцы упрямые. Но мы тоже.
Эрик покосился на Уилсона.
— Я верю в тебя, сержант, и в других наших ребят. Вы всё видите и понимаете, в отличие от большинства. Мы с вами прошли такой долгий путь… Когда нас забросили в Тронхейм, я грешным делом подумал, что это конец, а ведь война тогда только началась. Но сейчас действительно всё подходит к концу, Леншерр, так что не забивай голову всей этой пропагандой, которую скармливают новичкам. А теперь иди, сегодня нам должны привезти консервы. Нужно же как-то отметить Рождество.
Ричард похлопал Эрика по плечу и едва заметно улыбнулся, ещё некоторое время глядя ему вслед.
Вскоре начался снегопад. Лес угнетал своим безмолвием.
***
— Это что, салют?
— Твою мать, это правда салют?!
Они смеялись и обнимались, поздравляя друг друга с Рождеством. Кто-то кидал вверх каски, кто-то громко напевал праздничные песни, позабыв о безопасности. Бегающий между солдатами лейтенант отчаянно призывал к тишине, но утопал в поздравлениях и растерянно улыбался в ответ, в итоге позабыв о своей задаче.
Эрик тихо рассмеялся и передал Чарльзу сигарету. Они сидели в снегу и смотрели на небо, светлое от бомбардировок, принятых грешным делом за фейерверк. Всего в нескольких десятках километров от них шли ожесточённые бои, слышались взрывы и громкие выстрелы. В лесу пахло палёным.
— Ты ведь не празднуешь Рождество, Эрик. И все эти годы, получается, обманывал меня?
— Ты не спрашивал, вот я и не рассказывал, — Эрик затянулся, запрокинув голову. Звуки боёв стихли, как и стихли вопли сослуживцев, утихомиренных, наконец, старшими по званию.
— Рождество объединяет. Когда я был маленьким, то всегда загадывал желание. Совсем как на день рождения. Я просил, чтобы в следующем году мы вновь собрались все вместе. И мы собирались.
Эрик повернул голову. Чарльз придвинулся ближе и мягко поцеловал его в губы, слизнув с них улыбку, за которую был готов отдать всё на свете. Они натянули брезент и сползли ниже, не в силах оторваться друг от друга. Пальцы путались в отросших волосах, отодвигали воротники курток и шарфы, но не пытались раздеть. Никто из них не позволял себе большего. Они ждали, когда всё закончится — оба хотели остаться в Йорке и отдаться друг другу душой, сердцем и телом.
Позднее они опять всматривались в темноту. Лес погрузился в непроглядный мрак и тишину, никто не знал, чем закончилось сражение. Чарльз водрузил на голову каску и поморщился от её тяжести.
— Капитан сказал, что эдельвейс — знак настоящего солдата, — Эрик выудил слегка помятый цветок из кармана и покрутил его в пальцах. — По одной из легенд, в горах живут женщины неземной красоты, которые оберегают цветы, поливают их и рассеивают вдоль склонов. Всякого, кто посягнёт на урожай, они скидывают в пропасть. Кроме тех, чьё сердце наполнено чистой и безмерной любовью. Лишь человек с искренними намерениями может завладеть эдельвейсом. Другая легенда гласит, что эдельвейсы укрыли горы в знак скорби и печали, когда двое возлюбленных, которые не могли быть вместе в этой жизни, взялись за руки и сбросились со скалы. Я слышал, что этот цветок — талисман любви. Постоянной, крепкой и преодолевающей все препятствия.
Эрик протянул свой трофей Чарльзу.
— Пусть он побудет у тебя. Мне пора идти на вахту. Встретимся через четыре часа, Чарльз. Поспи пока.
Он выбрался из окопа, и тьма поглотила долговязую фигуру, звук шагов затерялся среди высоких сосен.
Чарльз обернулся и шепнул в пустоту:
— Я люблю тебя. Люблю.
Он закрыл глаза, ещё долго поглаживая крохотные лепестки эдельвейса, который после спрятал во внутренний карман куртки.