Но я боюсь за него. Он сопротивляется, хочет сдаться. Не могу этого видеть».
***
«21 октября 1939 года,
суббота
Я остался один. Сейчас понимаю, как отвык от этого чувства. Уилсон разрешил в свободное время заниматься чем хотим, и я стал много читать. Некоторые слова до сих пор вызывают недоумение. Я очень долго учился быть англичанином или, по крайней мере, воспитанным местными нравами иностранцем, но, кажется, моя натура всегда будет брать вверх. Моя кровь, которая сейчас растекается по миру. Кто я на самом деле? Немец? Еврей? Британец? Я чувствую себя никем.
Мне пора на вахту, эти мысли когда-нибудь съедят меня».
***
«3 ноября 1939 года,
пятница
Вчера отправил ему ответное письмо. Стало легче. Тяжёлые мысли, посещавшие меня перед сном или при прослушивании новостей, исчезли. Я не могу сказать ему, что беспокоит меня на самом деле. Почему так сложно довериться? Он тот, кто всегда был на моей стороне, кто никогда меня не оставлял. Я знаю — он хороший человек.
Сегодня прыгали. Впервые, стоя у люка, я испугался. Так подумать — никогда не знаешь, когда настанет твоё время.
Надо прекращать. Завтра отправимся в увольнительную с ребятами, мне надо выпить. Жаль, его не будет с нами».
***
«10 января 1940 года,
среда
Вернулся в Уитби. Он не смог поехать со мной. Мама испекла мой любимый пирог. Давно не пил такого вкусного молока. Она рассказывала о новостях, которые дошли от родственников из Берлина. Ничего хорошего там не происходит. Отец велел не болтать чепухи.
Собрал старые дневники в коробку. Туда же положил кое-какие фотографии. Написал записку. Хочу, чтобы мама отдала всё это ему, если вдруг что-нибудь случится. Если нет — отдам сам.
Завтра вернусь на базу. В мире творится чёрт знает что».
***
«19 мая 1935 года,
воскресение
Видел, как Томас целовался с каким-то мальчишкой за маяком. Потом встретил Лизу и Энди, державшихся за руку. Мама спала у отца на коленях, пока тот читал газету.
Взял собаку и ушёл с ней к морю. Долго сидел на побережье и кидал в воду камни.
Одиноко».
***
Сержант Эрик Леншерр отправился в Англию в запаянном цинковом гробу. Он не узнал, что после артобстрела их рота продолжила наступление и позднее соединилась с американской армией на севере.
Чарльз Ксавье получил медаль за отвагу вместе с разрешением отправиться домой. Война для него кончилась в Арденнских лесах. С тех пор он никогда не интересовался сводками с полей.
Он смотрел, как мёртвое тело перекладывали в машину, а после — омывали, небрежно, ведь покойнику всё равно. Он видел, как на сержанта Леншерра надевали парадную форму. В его руки Чарльз вложил свою фотографию, которую вынул, чуть забрызганную кровью, из внутреннего кармана его куртки. Эта фотография — напоминание об истине.
— Ты не один, Эрик. Ты никогда не будешь один.
Чарльз был сломлен. Ему пришлось просить помощи, чтобы подарить лучшему другу ещё один поцелуй — в лоб. Эрик никогда не замерзал, теперь он превратился в камень.
Эрик Леншерр был похоронен в возрасте двадцати четырёх лет на городском кладбище Йорка — так захотела и его мать — 17 января 1945 года, в среду, в день освобождения Варшавы. Он стал ещё одной случайной жертвой войны, которая почти закончилась.
***
«Здравствуй, Эрик.
Сегодня получил письмо с приглашением на обучение в медицинской академии. Пожалуй, я всё-таки приму его. Конечно, кресло немного осложняет задачу, но меня заверили — всё будет в порядке. Уверен, отец приложил к этому руку. Вряд ли я смогу стать хирургом, но я могу быть психологом или психиатром. После войны многие нуждаются в реабилитации. Не все смогли дойти до конца в здравом уме и трезвой памяти. Посттравматический синдром крайне опасен.
После того, как я переехал в новую квартиру, ничего не изменилось. Я живу на первом этаже. Справляюсь без проблем. Рейвен и Шерон часто заходят ко мне. Рейвен вызвалась помогать, но я отказался. Мне мерзко думать, что она может увидеть мои раны. Поэтому ко мне приставили медсестру, которая приходит утром и вечером. Ладно, приходила. Я попросил её сократить часы посещения. В конце концов, я не калека и могу всё делать сам.
Я думаю, война скоро закончится.
Скучаю, навеки твой,
Чарльз.
25/03/1945».
***
«Мой дорогой Эрик!
Вчера получил письмо от твоей матери. Она попросила меня приехать в Уитби. Выезжаю завтра же. Несколько волнуюсь, но мне многое нужно ей рассказать.
Надеюсь, я ей понравлюсь.
Целую, твой
Чарльз.
21/04/1945».
***
Чарльз знал Уитби как свои пять пальцев. Он чутко впитывал рассказы Эрика, чётко вырисовывая в сознании дорожки, ведущие от дома Леншерров к побережью, от побережья — к маяку, от маяка — обратно в город. Он, проезжая мимо булочной, помнил: именно здесь Эрик подрабатывал поначалу.
Чарльз возвращался в город у моря множество раз. Впервые он приехал туда, чтобы повидаться с родителями Эрика, и узнал, что отец так и не дождался с войны своего единственного сына. Мать говорила мало. Она отдала Чарльзу пыльную коробку, объяснив — такова воля её сына. Он много писал и рассказывал ей о своём друге и распорядился, чтобы она отдала эти сокровища Чарльзу, если с ним самим что-либо случится. Внутри оказались старые дневники, письма и фотографии. Эрик никогда не хотел погибнуть, но он не боялся смерти и, будучи предусмотрительным, всегда был к ней готов. Он был даже готов к жизни после.
Чарльз изменился. Его взор потух, даже веснушки поблёкли. Он смирился с утратой ног и почти не тосковал о приятном гудении мышц после долгой прогулки, не скучал и о суете, которую эти ноги порождали. Не смирился он только с одним.
Говорили, что в Арденнах Чарльз Ксавье потерял себя. Его стремления, мысли, идеи и смысл заковали в гроб и зарыли в землю.
Он отдал себя целиком и погиб.
Теперь Чарльз скитался по миру без цели. Он погружался в прибрежные волны, позволяя солёным каплям оседать на лице. Он кричал, слыша в ответ лишь шум моря.
Он пытался начать новую жизнь: жильё, учёба, затем работа, множество пациентов, коллеги, знакомые. Не друзья. Он не чувствовал ничего, в груди его звенела морозная тишина, совсем как в декабрьском бельгийском лесу. Он не обращал внимания на женщин, мужчин, принимая чужую доброту за вежливое сочувствие. Он навсегда остался одинок и ни с кем не разделил свою душу, разорванную пополам.
Чарльз Ксавье не смирился с тем, что не смог спасти самую ценную жизнь на всём белом свете. Жизнь того, чью потрёпанную годами фотографию всегда носил у самого сердца.
И это — его бремя.
========== Эпилог ==========
«Bonjour, Erik!
Ты правильно понял. Я в Париже. Помнишь, я обещал? Заказал круассаны — от одного их запаха голова кругом. Местное вино мне не понравилось. Вчера опробовал новый фотоаппарат, сегодня забрал фотографии. Получилось неплохо. Через три дня вернусь в Йорк и всё тебе покажу.
Очень скучаю. Надеюсь, у тебя всё хорошо.
Целую, твой
Чарльз.
31/03/1962».
***
Говорили, на кладбище появилось привидение. Оно не плакало и не звало на помощь, не гремело цепями и не пугало посетителей. Но сторожа уверяли: призрак читал письма, которые приносили на могилу вместе с букетом белых цветов почти каждый день.
Они слышали, как кто-то молился.
Ибо кто отдаёт — тот получает,
кто забывает себя — вновь себя обретает,
кто прощает — тому прощается,
кто умирает — тот возрождается в Вечной жизни.