А слушать Эрик любил обо всём на свете. Чарльз мог часами рассказывать ему о прочитанных книгах или о краях, в которых успел побывать, о своём путешествии с родителями и сестрой на материк, когда ему было одиннадцать, о том, что свой первый радиоприёмник он собрал в двенадцать, и о том, что сам решил уйти в армию, хотя отец мог избавить его от этой необходимости.
— Магазин заело.
Чарльз вздрогнул, услышав голос Эрика. Он опустил глаза, лишь сейчас осознав, что задумался и пропустил первую очередь.
— Эти винтовки ни к чёрту. Что, если её заест в бою? — Чарльз рассеянно перевёл взгляд с Эрика на его мишень, пытаясь сосчитать дырки от пуль.
— Значит моим родителям отошлют ещё одно шаблонное письмо с сожалениями. Обещай, что навестишь их, если я умру, ладно?
— Эрик, — он поджал губы, — не говори ерунды. Войны не будет. А если будет, ты станешь лучшим солдатом этой страны. Всего мира. Посмотри, ты попал прямо в яблочко! — Чарльз рассмеялся и присел рядом с другом, потрепав его по плечу. — Вот увидишь, нам скоро пришлют новые винтовки. А эту надо отнести на склад.
Затвор, наконец, щёлкнул и выпустил магазин. Эрик криво усмехнулся и неопределённо мотнул головой.
— Нужно уметь справляться с тем, что у тебя есть, Чарльз. Ждать можно до самой смерти.
Чарльз знал — этой горечи есть объяснение. Он смущённо улыбнулся и поднялся, отходя в сторону, чтобы не загораживать собой обзор. Чарльз достал бинокль и лишний раз убедился — идеальные солдаты существуют на самом деле.
Эрик Леншерр был одним из них.
***
«25 мая 1938 года,
среда
Я согласился бы пройти в его компании ещё сотни километров. Мы говорили и смеялись так много, что поутру у меня заболела голова.
После обеда отправил матери телеграмму, написав всего пару слов.
Она поймёт».
========== Глава третья ==========
Время за тренировками проходило незаметно, а занимались они в любую погоду и в любое время суток. Утренняя пробежка, дневная стрельба, прыжки, трассы с препятствиями, бокс, борьба, снова пробежка, отбой, временами — проверка среди ночи или же очередной поход. Капитан Кэндалл оставался непреклонен, он испытывал своих солдат и с некоторыми расправлялся жестоко.
— Непригоден для военной службы.
Для одних это было избавлением, для других — трагедией, но не многие пытались оспорить этот приговор с высшим командованием.
Леншерру везло. Не потому, что он был счастливчиком, а потому, что он был исполнительным и требовательным прежде всего к самому себе. И, сколько бы раз командир ни пытался его наказать, он никогда не пререкался — наоборот, выполнял приказание с подчёркнутым удовольствием.
А хорошая служба щедро вознаграждалась — к счастью, на некоторые вещи Кэндалл всё ещё не мог повлиять. Лейтенант Уилсон особенно яро отстаивал необходимость давать солдатам отдых, чтобы они, уставшие от бесплодных тренировок, не сбежали в назначенный час.
— Я думал, ты уже готов.
— Погоди, дай мне ещё пять минут. Пока почитай это, — Чарльз, широко улыбаясь, передал другу телеграмму и вернулся к чистке парадных туфель. Он сидел в одной бельевой майке и форменных брюках, торопливо орудуя щёткой.
Эрик снял фуражку, сунул её подмышку и раскрыл телеграмму.
Они получили три выходных дня, которые собирались провести в городе. Сначала Эрик хотел было вернуться в Уитби и проведать семью, но долгожданные увольнительные ударили в голову подобно вину — Эрик решил ненадолго остаться в Йорке. Узнав о том, что друг собирается остановиться в гостинице, Чарльз запротестовал и написал родителям. Ответ, пришедший утром, подтвердил их планы.
— «Приезжайте, ждём»? Чарльз, я не хотел бы мешать…
— Эрик, мы ведь всё обговорили, не начинай. Сколько времени? Чёрт, мы же опоздаем на поезд!
Эрик тихо рассмеялся, опьянённый свободой, и покачал головой. Надев фуражку и закинув за плечо рюкзак, он первым вышел из казармы. Чарльз, казавшийся ему совершенно неорганизованным, и совершенно неспособный подниматься с утра вовремя, совсем не менялся. Он выскочил следом за Эриком, кинул тому свои вещи и торопливо зашагал в сторону блокпоста, на ходу застёгивая китель.
— Ну, ты идёшь? Эрик?
Эрик откровенно залюбовался. На улице Чарльз будто засиял: его глаза напоминали о сини волн у берегов Северного моря, неспокойного и в летние дни, а веснушки — о песке, который Эрик пропускал сквозь пальцы, сидя на пляже. Встрепенувшись, он ускорил шаг, чтобы догнать Чарльза и отдать тому рюкзак.
В поезде они молчали. Чарльз дремал, склонив голову на грудь, а Эрик, сидевший у окна, с любопытством разглядывал пейзажи и напряжённо покусывал губы. Знакомство с родителями своего единственного друга для него было волнительным событием, точно как и простое путешествие в Йорк, где он был всего пару минут, когда пересаживался с одного поезда на другой. Он снова ощущал себя мальчишкой, который уезжал в неизвестность, и не осознавал до конца, что, совершив первый взрослый поступок, — поступив на службу, — окончательно простился с прошлой жизнью. Он скучал по своему родному дому под Берлином, но никогда не смел о нём спрашивать. В этом не было никакого смысла, всё равно никто не ответит.
От главного вокзала друзья шли пешком. Эрику хотелось осмотреться, Чарльзу — надышаться городским духом.
— Хочешь мороженое? Тут делают лучшее мороженое во всей Британии. Да что там, во всём мире!
Чарльз не кривил душой. Они взяли по пломбиру и чашке кофе и устроились снаружи за крохотным резным столиком. Эрик ощущал себя совсем иначе, по-новому, и ему нравилось это чувство, теплящееся в груди. Мороженое никогда не было таким вкусным, а кофе — ароматным. Чарльз болтал без умолку и пообещал, что сегодня вечером они сходят в кино, а завтра могут заглянуть в музей. Ведь они приехали отдыхать, и им, кстати, совсем необязательно ходить пешком — можно поехать на трамвае, силы нужно беречь для мучительно долгих походов.
Никаких тренировок, подъёмов в шесть утра, холодного душа, каши с комочками и чёрствого хлеба — всё это осталось там, на базе, будто в другом мире или на другой планете.
Там же, где осталось одиночество.
Они не спешили, и после кафе заглянули в парк, где под открытым небом играл местный оркестр. Люди не знали печали, они смеялись и танцевали под звуки медленного фокстрота и озорного свинга, не запрещённого в свободной Британии.
Чарльз кинул рюкзак под скамью, коротко взглянул на Эрика и, не дожидаясь его ответа, пригласил первую же скучающую девушку на танец. Эрик опустил свои вещи на землю, прислонился к дереву и сунул в рот сигарету, наблюдая за парами. Кружащиеся цветастыми пятнами и сверкающие брошками и пуговицами, они были чужды ему. Прячась под раскидистой листвой, Эрик не замечал взглядов девушек, направленных на него и робко топтавшихся неподалёку в надежде быть приглашёнными.
— Эрик? — Чарльз поцеловал руку девчушке, с которой танцевал, извинился перед ней и подошёл к другу. Быстрым жестом вытащил из пальцев Эрика почти докуренную сигарету, сделал пару затяжек и бросил в траву. — Почему ты не танцуешь? Посмотри, сколько красоток хотят разделить этот праздник с тобой! — он рассмеялся, пихнув Эрика в бок. — Ну же, друг мой, в чём дело?
Эрик вздохнул и отвёл глаза. Он надеялся избежать лишних расспросов и определённо предпочёл бы танцам прогулку по парку.
— Эрик?
— Я не умею танцевать, — буркнул тот.
Чарльз засмеялся, положил обе руки Эрику на плечи и встряхнул его.
— Мог бы сразу сказать, ради всего святого, Эрик! Это же не приговор. Пойдём. Давай, я научу тебя.
— Что? Нет, я…