— Ну?
Эльф небрежно повернул голову в его сторону:
— Что ты подразумеваешь под этим «ну»?
Князь подошёл к окну, выглянул в него, а потом повернулся к Камиру и уточнил:
— Ну, какие планы на эту чудную ночь?
Элан стоял как раз напротив окна, поворотившись к нему спиной (стало быть, заклятий на ставнях заметить не мог). Самый подходящий момент! Эльф мысленно сотворил заклятье, которое Элан использовал на Торре: тот, на кого воздействовали этим колдовством, становился подобно камню недвижим, однако не терял способностей говорить, мыслить и чувствовать. Это было жестокое заклятье. К нему Камир прибавил ещё и собственное, чтобы заклятье нельзя было снять.
— Что за… — На лице князя промелькнуло недоумение.
Он и пальцем не мог пошевельнуть! Заклинания тоже не помогли. Тогда Принс гневно обрушился на Камира:
— Твои шутки, Гвендолен?!
Эльф неторопливо поднялся:
— Может быть, и мои. Да только я не шучу. И имя моё, как ты прекрасно знаешь, вовсе не Гвендолен.
— Что ты мелешь…
— Да, я всё вспомнил! — Глаза Камира вспыхнули. — И я даже знаю то, что тебе пока неизвестно.
— Бред! — презрительно фыркнул князь.
— Я мог бы тебе простить, — горько сказал юноша, — что ты меня обманул, сделал безжалостным убийцей. Но Торра я тебе не прощу! Вспомни его, князь, вспомни эльфа, которого ты обрёк на мучительную смерть! «Вампиры не охотятся на вампиров», да?
— Что… — Глаза Принса округлились.
— Я Камир, из рода Торра, а ты убийца моего отца. Так что я убью тебя, вампирское отродье, и отомщу за него.
— Я подарил тебе вечность, и эта твоя благодарность? — воскликнул князь. — Я же тебя научил всему, что знаю сам!
— Но не тёмному колдовству, — с усмешкой возразил эльф.
— Что… откуда ты… — Казалось, бледное лицо Элана стало ещё бледнее.
— За восемьсот с лишним лет ты сотворил столько зла! Пришло время расплаты. О, как же я ненавижу тебя!
— За что?
— Ты зло во плоти!
— А ты-то кто? — Князь вдруг злобно ухмыльнулся.
— Я… — Камир сжал виски ладонями и глухо застонал.
— Ты такое же зло, как и я.
— Неправда! Ты убиваешь ради забавы, а я — чтобы выжить. Я не просил делать меня таким! Ты силой навязал мне это чёртово бессмертие!
— А чем же оно плохо? — рявкнул князь, и его голос гулко отдался в высоких сводах замка.
На лице его проявилось сильнейшее напряжение, он всеми мыслимыми и немыслимыми способами пытался освободиться от колдовских пут.
— Не удастся. — Камир покачал головой. — Моё колдовство сильнее твоего.
— Мы ещё можем договориться! — рычал князь, и его лицо всё больше становилось похожим на звериную морду. — Пока ещё не поздно…
— Уже поздно. Ты спросил, чем плохо бессмертие. Оно прекрасно, если оно не во зло. Пока я был эльфом… Какое чудесное время это было! А ты… ты убил во мне меня, убил во мне эльфа, ничего не осталось! Что я несу другим? Один страх! Одну смерть!
— Вылитый папаша, — ухмыльнулся князь, вдруг успокаиваясь и оставляя попытки освободиться (что должно было показаться странным, но эльф, захваченный гневом, на это внимания не обратил), — вот и Торр такую же чушь нёс.
— Не смей произносить его имя! — вскипел Камир. — Ты не имеешь никакого права! Вспомни лучше свою жизнь и покайся, если в тебе хоть что-то человеческое осталось! А рассвет очистит тебя, — уже спокойно заключил эльф.
— Да будь ты проклят, эльф! — ледяным тоном предрёк князь. — Ты сам однажды кончишь свою непутёвую жизнь так же, как я!
— Возможно, — согласился юноша, — но прежде умрёшь ты.
Элан опять ухмыльнулся.
— Как бы я хотел повернуть время вспять, — горько продолжал эльф, не замечая этой ухмылки. — Я жил счастливо, ничего не зная о ненависти, я даже слова такого не слышал! А теперь я часть этого зла… — Глаза юноши затуманились. — О, если бы я мог избавиться от этого проклятия!
— Болван! — ругнулся князь. — Выдумал мстить мне… Себе мсти, ты от меня ничем не отличаешься: такой же убийца! И это проклятие останется на тебе навсегда. Ничто его снять не сможет! Только смерть избавит тебя, но и она не принесёт тебе покоя, глупый эльф! А всё остальное — жалкие оправдания!
Эльф серьёзно и грустно взглянул в его глаза, сказал слова прощания и вышел из залы. Вслед ему неслись ругательства и проклятия князя.
Камир спустился в самое тёмное место замка — склеп. Он прошёлся между каменных саркофагов, стараясь успокоить нервную дрожь чтением полустёртых эпитафий, продрался сквозь паутину, затянувшую углы, и сполз спиной по стене на каменный пол, подтягивая колени к лицу.
Хотелось забыть всё снова, ничего вообще не помнить, ведь правда была настолько ужасна!
«Не уехал бы из Эльфриса, ничего бы не случилось… — запоздало корил себя эльф. — А теперь я туда никогда не смогу вернуться, ведь там нет ночи. Да если бы и была, как бы я мог вернуться? Я уже не эльф, я монстр, порождённый злом».
Чувствовалось приближение утра. Эльф, прикрыв глаза, попытался представить себе рассвет. Он видел его лишь раз, а теперь был навеки лишён возможности увидеть его снова. Он мог лишь представлять, как выходит из склепа и видит солнце, и оно не причиняет ему боли, а дарит живительное тепло. Оно ласково гладит измученного эльфа, и он становится самим собой… Камир открыл глаза и вздохнул. Это даже мечтой быть не могло, потому что мечты хоть иногда, да сбываются.
Голод становился невыносим. Камир метнулся на слабый шорох во тьме, почти не осознавая того, что делает, и впился зубами в пойманную крысу. Вкус её крови был неприятен, горло сворачивалось спазмами, но эта кровь несла в себе жизнь, и отказываться от неё было непозволительной роскошью. Так голод хотя бы немного утих…
Издалека раздался душераздирающий вопль, это рассвет застиг Элана. Камир свалился на каменный пол, свернулся калачиком и закрыл уши руками, чтобы не слышать агонии заживо сгорающего вампира.
Да, это была месть, но эльф даже не представлял, что она будет такой горькой.
========== Дитя во тьме. Часть 11 ==========
Пробудился вампир, едва часы пробили полночь. Он поднялся, потянулся — машинально — и впервые за всё время пребывания в этом замке вздохнул с облегчением.
Его немного мутило от крысиной крови, но в целом чувствовал он себя отлично. К тому же стоило привыкать к такой еде: эльф совершенно точно поклялся себе, что больше не будет пить человеческую кровь.
Замок был пуст и страшен. Возле окна в нижнем зале эльф нашёл кучку пепла — всё, что осталось от князя. Сквозняк раздувал его, и пепел обычной пылью стелился вокруг. Никакого удовлетворения Камир не почувствовал. Пожалуй, он только явственней осознал, кем теперь является. Даже исполнив свою месть, даже убив источник всех его несчастий, он всё ещё оставался вампиром. Вот о чём ухмылялся князь: от проклятия никогда не избавиться, что бы он ни сделал! Ему вечно суждено оставаться кровопийцей.
Эльф застонал, схватился за голову. В гневе — или, быть может, в бессильной ярости — он принялся крушить всё вокруг, как будто хотел уничтожить всё, что могло напоминать ему о его горькой судьбе. Руки его покрывались ссадинами, но раны тут же исчезали, не причиняя боли. Болела душа, и никакая ярость не могла эту боль заглушить.
Вдруг Камир остановился, застыл, держа в руках какую-то вещь, которую он подхватил, чтобы разбить — да не разбил. Это была свирель, его собственная свирель, подаренная дриадой. Руки юноши задрожали, воспоминания захватили его, заставляя поднести свирель к губам и исторгнуть из неё музыку. Он не решался это сделать, сомневаясь, помнят ли его мёртвые пальцы, как нужно играть. Он просто боялся, что ничего не получится — узнать это было бы страшнее всего. Но свирель зачаровывала и требовала, чтобы он это сделал. Его пальцы помнили. Но музыка уже не была такой, как прежде: не было той лёгкости и волшебства, в неё влились все его страхи, вся его боль.