Яблочный человечек умел говорить, и у него был хороший слух. Он разобрал каждое слово, которое сказала женщина, и прекрасно понял, что эти слова значат.
«А ведь может быть, что нас нет», — подумал яблочный человечек и рассказал об этом своим родственникам.
— Если бы мы были, — говорил он другим таким же человечкам на собрании, — то весь мир бы перевернулся с ног на голову. А пока все остается как есть, нас быть не может.
И яблочные человечки стали жить дальше как жили прежде, а все-таки немножко по-другому. Они жили теперь так, как будто б их и не было. И селились в яблоках, как будто не селились. Они ели яблоки, запивая их яблочным компотом, как будто бы не ели яблок и не пили компот. А все-таки жилось им теперь даже лучше, чем прежде, ведь птиц они могли больше не бояться. Птицы где-то прослышали, что яблочных человечков не существует, а то, чего нет, разве можно есть?
Без ведьмы
В этой истории не появляется ни одной ведьмы, потому что ведьм больше не существует. А если бы в ней все-таки была ведьма, ее бы звали Ирма, и она бы чуть не лопалась от злости. Еще бы в ней были две девочки, обе хорошие-прехорошие — от макушки до пяточек. У них бы были белокурые волосы и голубые глаза, звали бы их Гретель и Гретель. Вместе они были б в два раза сильней и умней, чем та ведьма.
— Но двое против одного — это нечестно, — сказала б одна Гретель другой. — Значит, буду одна я сражаться со старой каргой.
Другой бы Гретель это, конечно, не понравилось.
И тому подобное, и так далее.
Но всего этого в нашей истории нет. А что же в ней есть? Почти ничего. Она похожа на пустынное озеро летом, в шесть утра, когда нет даже ветра. А чтобы история эта сохранялась пустой, за ее пределами придется оставить много всего, не только ведьму и Гретель и Гретель. В истории этой не будет всех старых женщин и всех детей, всех капитанов и всех кораблей, всех моряков и всех мужчин. Останется только шесть утра и озеро летом.
Вилли и Великанша
— Жила как-то одна Великанша.
— И какого же она была роста?
— Как тополь. Ну или почти что как тополь.
— А давно это было?
— Очень! Так давно, что время, с тех пор пролетевшее, нужно было б обозначить более длинным словом.
— И все-таки мы до сих пор знаем, что она жила?
— Да.
— А откуда?
— О ней сложена целая история. Ее рассказал один человек со слов своего знакомого, который видел Великаншу собственными глазами.
— А она сама его видела?
— Нет. То есть вначале нет. А иначе б она его съела, и мы бы о ней ничего не узнали.
— Может быть, она была с закрытыми глазами, может, она просто спала?
— Ой, ну конечно же! Великанша спала. Жила как-то одна Великанша, которая спала. Она лежала в тени от кустиков черники, вытянувшись, как поваленный тополь. Огромная храпящая девица, вся в царапинах, а в ее светлых волосах сидела стая воробьев.
— Как же ее звали?
— Ах, у нее даже имени не было! У нее вообще ничего не было — ни друзей, ни рубашки, ни башмаков. Были только грубая сила да толстая дубина, которой она забивала соседских коров. Но еще у нее были кое-какие мысли.
— Какие такие мысли?
— Это и впрямь интересно, еще бы. Но изо рта Великанши исходили только неясные скрипы и стоны.
— А тот знакомый их слышал?
— То, что он услышал, больше походило на охи и вздохи. То были сны Великанши, и он их невольно подслушал. Но так и не понял, откуда они раздаются, где их источник — в голове или снаружи, в животе или пониже, в гигантских ступнях.
— А потом что было — Великанша проснулась?
— Нет еще, пока что не проснулась. Она спала до тех пор, пока солнце не стало светить ей в глаза. То есть вплоть до вечера. Тень, в которой она пряталась, потихоньку соскользнула и легла рядом с нею, у Великанши в ногах. Великанша огляделась и кивнула тому знакомому, решив, что он часть ее сна. А потом крикнула ему, что уже проснулась и что он может идти.
— Так она его сразу не съела?
— Нет. И потом тоже нет. Вначале она его не съела, потому что сны несъедобны. Ну а потом она его полюбила. «Ты меня любишь?» — спрашивала Великанша. А он отвечал: «Еще бы!» Другой ответ был бы просто опасен. Но он и правда ее полюбил. Ведь от нее исходил такой прекрасный и такой пикантный запах.