— Ну, что у вас новенького? — спросил я.
Лучшего вопроса я пока что не придумал.
Папа-медведь поднял лапу вверх и показал на небо.
— Вот, например, солнце, — сказал он.
— Солнце? — переспросил я.
— Но оно там было и вчера, и позавчера… — удивился Медвежонок. — И вообще, оно есть всегда, когда хорошая погода.
— И что с того? — буркнула Мама.
— А то, что если что-то так часто появляется, то это никакая не новость, — объяснил Медвежонок. — К тому же солнце — одна из самых старых вещей на свете, как же оно может быть новым? Это же очевидно!
Папа кивнул. Но Мама кивать не стала.
— Вы что это тоже в школе проходили? — спросила она.
А Бабушка-медведь пропела:
Папа задумался.
— Мы называем какую-нибудь вещь новой, если она для нас новая, — чуть погодя сказал он. — Вот друг Медвежонка для нас новый человек, сегодня солнечно, и это для нас тоже новость.
— И еще какая! — поддакнула Мама-медведь.
Малютка, которая снова держала в зубах свою куклу (она уже успела ее откуда-то притащить), вынула ее изо рта, положила рядом с собой на травку и спросила:
— А я? Я для вас тоже новость?
— Пожалуй, — улыбнулась Мама. — В каком-то смысле она для нас тоже новенькая, — пояснила Мама, обращаясь к нам. — Ведь она совсем недавно родилась.
Малютка уселась рядом со своей куклой, но даже не посмотрела в ее сторону. Может, она ее побаивалась или злилась за что-нибудь. Но один раз она все-таки повернула к кукле свою мордочку и спросила:
— А ты почему не разговариваешь?
И тут же сама ответила тоненьким кукольным голоском:
— Потому что я еще маленькая.
А потом добавила уже своим обычным голосом:
— Ну, тогда понятно.
Перед уходом я сфотографировал все медвежье семейство.
В последний раз я был у медведей осенью. С тех пор я их больше не видел. Мы сидели рядом со входом в берлогу, а в воздухе кружили сухие листья.
— Мне опять снился снег, — сказал Медвежонок.
— И какой же он? — спросила Бабушка.
— Он падает и падает, — сказал Медвежонок. — Вот и все.
— Но ведь это и есть самое главное, — сказала Бабушка.
— Снег белый, это тоже не надо забывать, — сказал Папа и зевнул.
— Он белоснежный, — подтвердила мама. — Иначе б его не было видно. Зимой ведь такая темень, хоть глаз выколи.
— А я? Я тоже белая? — влезла Малютка.
— Ты — нет, — сказал Медвежонок.
Малютка обиженно вскочила на задние лапки.
— Зато ты бурая, — стал утешать ее Папа.
— А я не хочу быть бурой! — захныкала Малютка, которая вообще-то уже не была такой маленькой.
— Мы все бурые, — примирительно сказала Мама.
А Бабушка добавила:
— Белыми бывают лошадки.
И она запела:
И Бабушка тяжело вздохнула, ведь к зиме ей пришлось накопить порядочно жиру. Рядом с Бабушкой сидела Малютка, а рядом с Малюткой — кукла, которая успела потерять свои черные ботиночки. Юбки на ней тоже не было. К тому же кукла теперь была такая же бурая, как и ее хозяйка. Белыми оставались только белки глаз.
Я еще раз сфотографировал всех медведей. Мы немножко помолчали, а потом заговорил Медвежонок:
— Интересно, что я на этот раз просплю? — задумчиво произнес он.
Он думал о предстоящей зиме. Я тоже.
Медвежонок явно загрустил. Грусть у медведя сопутствует усталости, которую он ощущает перед зимней спячкой. А у людей грусть — предвестник расставаний.
— Я тебе все расскажу и покажу, как только ты проснешься, — пообещал я.
— Может, на этот раз вы будете изучать жизнь рыб, которые живут подо льдом, — предположила Мама.
— Или жизнь людей, которые бодрствуют всю зиму, чтобы встретить Деда Мороза и покататься на лыжах, — сказал Папа.
— От людей столько шуму, — вздохнула Мама. — И пахнет от них странно, а от некоторых вообще воняет. Они мчатся взад-вперед на своих машинах и поездах, как будто быстро — это всегда лучше, чем медленно.
— И ходят только на задних лапах, — подхватил Папа-медведь. — А передние, которыми они размахивают, называют руками. Еще они делают кучу всяких вещей, а потом живут среди них, как будто вещь — это член семьи.