ВОТ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО
Самый впечатляющий пример могущества Стереотипа, который приходит в голову, такой.. В начале мая 2000 года очень серьезная, авторитетная организация, известная как Interaction Counсil (Совет Взаимодействия), созвала в Стокгольме пресс-конфереренцию, посвященную будущему России. Совет состоял, чтоб вы знали, из бывших глав правительств западных стран, профессиональных policymakers т.е. людей, совсем еще недавно ответственных за политику Запада в отношении, между прочим, и России. Пригласили виднейших экспертов, в том числе и из Москвы. И что вы думаете объявлено было в резолюции главным препятствием для внедрения частной собственности в России? Вы не поверите, если я скажу это своими словами, поэтому цитирую: «сама идея частной собственности – в основном на землю – появилась в России только в 1785 году. До этого все принадлежало царю» (22 New York Herald Tribune, May 5, 2000).
Что за вздор, право? Тут теряешься от чувства чудовищной неловкости, в которую вверг уважаемых людей консенсус. Да, именно так описывал тот же Маркс азиатский деспотизм: «В Азии государство – верховный собственник земли. Суверенитет здесь и есть собственность на землю в национальном масштабе... Никакой частной собственности здесь не существует»(23). У Маркса заимствовали это классики консенсуса ( хотя и никогда в этом не признавались), Карл Виттфогель и Ричард Пайпс. Но ради всего святого, при чем здесь Россия, где с самого начала ее исторического бытия существовал институт «вотчины», т.е.неотчуждаемой частной собственности? Где именно в БОРЬБЕ ЗА ЗЕМЛЮ – между монастырями и боярами, между помещиками и крестьянами, между церковью и государством – состояла суть всей исторической драмы XV-XVI веков?
Но самое загадочное во всей этой истории – дата. Откуда 1785 год как «начало частной собственности в России»?, Да, была в этом году принята своего рода Хартия вольности дворянской, подтверждавшая и развивавшая закон Петра III об освобождении дворян от обязательной службы, изданный еще в 1762-м. Да, уездным и губернским дворянским собраниям присвоен был статус независимых корпораций. Да, отменены были телесные наказания дворян. Одним словом, оттепель.
Всеобщее холопство, учреждённое Грозным, ещё одно серьезное препятствие на пути России в Европу, было сокрушено. И, конечно, это имело отношение и к собственности. Как в том смысле, что отменяло ее формальную связь со службой (формальную я говорю, потому что и без службы вотчины дворянские оставались вотчинами, т.е. наследственной и неотчуждаемой собственностью), так и в другом, более важном для дворян как помещиков. А именно в том, что полностью развязывало им руки в распоряжении главным ресурсом их собственности – крепостными. Крестьянам было запрещено жаловаться на помещиков. Помещики получили право ссылать их в Сибирь, на каторгу. Но называть это НАЧАЛОМ частной собственности в России?
Чистейшая ведь фантасмагория перед нами. Но бывшие главы правительств, собравшиеся в 2000-м году в Стокгольме, были совершенно уверены в своей правоте. И не поверят они нам на слово, что на самом деле все было не так, что не азиатский деспотизм был до 1785 года судьбою России. Не поверят, потому, что учили их этому в лучших университетах мира. И усвоили они это как истину. Такова МОЩЬ ИСТОРИОГРАФИИ, о которой я говорил во вступительном Письме читателям.
Складывался этот консенсус, в 1960-70-е, в разгар «холодной войны», когда в западной историографии кипели дискуссии о нашем предмете. Никогда не было об этом споров такой интенсивности, И, боюсь, не будет. Только разобравшись в подоплеке тех споров (чем и займемся мы в этой книге), сможет читатель понять, что, собственно, имел в виду известный американский историк Дональд Тредголд, предваряя очередной сборник статей о природе и происхождении российской государственности вопросом: «Где место России в истории? Следует ли ее рассматривать как одну из азиатских систем или как одно из европейских сообществ» (24).
Но каков вопрос-то? Была ли другая великая держава в Европе (даже географически, не говоря уже культурно), о принадлежности которой к Европе спорили бы историки? Но вот ведь не только спорили, но и вердикт вынесли: «нет, не принадлежит». А мы, русские европейцы, мы что же? Аномалия? «Прорыв» Петра аномалия? Великая реформа 1860-х аномалия? Толстой аномалия? Чайковский аномалия? Гласность 1980-х аномалия? Все одиннадцать либеральных оттепелей аномалия? Мы есть, но нас нет? Поистине жестокую, да что там, роковую загадку задал нам Дональд Тредголд (назовем ее для краткости «загадкой Тредголда»). Не удивляйтесь, что я вынес ее в заголовок: книга ОБ ЭТОМ. О нашей с вами судьбе.