Александр Чекоданов
Где мои двадцать фляг?
На завод, стройку или баранку чужой машины им меня больше не загнать. Я сам по себе, посреди огромного кормящего ландшафта. Мне стыдно, но впервые, я в фильме Кустурицы услышал слова Иммануила Канта «моральный закон во мне и звездное небо надо мной», моему восхищению не было границ. Слова эти доказывали и подтверждали кое-какие мои догадки. Я единственно жалел что не додумался сам до этой формулы или хотя бы лично не прочел ее у Канта.
В тот день я пошел пригонять свой скот с пастбища, ощущая себя полноценным сверхчеловеком. Быки повиновались мне, один из них, особенно яростно ратовал вокруг меня, раскидывая рогами муравейники, но не смея притронутся ко мне. Я напоил его и приготовился привязать, забив стальной кол из арматурины в землю, как раз в этот момент быку вздумалось сломя голову умчатся прочь, руками его не удержать в такой момент, но если в кольцо на конце привязи вставить тот самый кол, вонзить его в землю, как можно глубже и придержать за верх, чуть наклонив на себя, обычно удается усмирить бычий порыв. Но в тот раз я был слишком горд и невнимателен, бык же был быстр как ветер, едва я вонзил кол в землю, как стальное кольцо на конце привязи подскочило вверх прижав к колу два моих пальца, указательный и средний. Злость, боль и досада пронзили меня мгновенно. Пальцы онемели, но еще слушались, сгибались и разгибались, значит не сломаны, но жутко больно. Я сразу посчитал это большой удачей, ведь я мог в два счета сломать оба пальца, но отделался лишь мелочью, простой ссадиной на пальце. После, я минут двадцать гонялся за быком, пока наконец привязал его снова. Урок был для меня очевиден. Кроме собственных сил и моральных законов, кроме пространства и времени существует еще одна непреодолимая сила полной неопределенности и множественности каких угодно вариантов и событий, короче та самая судьба, самое универсальное в мире понятие.
Настал вечер и я устал сильнее обычного, это было воскресенье но я не отдыхал, утром сменил масло в машине, долго провозился с фильтром. Без специального инструмента открутить его не просто, со спец. ключем — раз плюнуть. У меня его нет, потому все сложнее. Потом пилил и колол дрова, в общем остался доволен, день прошёл не зря, но я все равно ощущал себя каким то отработанным элементом. Думаю я поправлюсь. Уже год, как я не работаю, ну в смысле на какой нибудь нелепой работе. Я решил словчить и соскочил с крючка, потому что прочел в одной книге, что мол, счастлив тот, кто живет плодами одного неба и не обязан благодарить никого, кроме этого самого неба. Именно по этому принципу я и решил развести пчел, хотя мне помогли сделать выбор.
Но что за хрень! Я уже года три не могу выдавить из себя не одного путевого рассказа. Видно не зря, кто-то, кто был в курсе, предупреждал, что счастливые не пишут. А изрекал ли это кто-то вообще? Где хоть я это слышал? Кто-нибудь знает? Я не знаю. Веду к тому, что как женился, то мой уровень комфорта существенно подрос по некоторым важнейшим вопросам можно теперь не парится. Прежде всего отпала необходимость поиска “своей бабы”, важнейшая сокровенная цель от создания мира, а также исчезли заботы о приготовление пищи и долгожданное спасение от одиночества.
Но вот для написания каких бы то ни было историй это просто прививка какая то. Пару рассказов я конечно смог накропать, но доволен ими я не был. Там речь шла о том, как не сладко мне было вкалывать на одного местного землевладельца. Я решил, что все это херня и совсем не ново. Прорывом не пахнет. Я перестал пытаться писать законченные истории. Беда моя в том, что меня преследует навязчивая мысль, и не одна кстати, но главная — ТЫ ДОЛЖЕН СТАТЬ ПИСАТЕЛЕМ. Интересно, что эта мысль не определяет четких критериев этого статуса, но явно метит куда то высоко. Что за бред! Она мешает мне стать обычным прилежным работягой, счастливым и довольным.
Не хочу больше писать. Но и это до конца не получается, бывает иногда записываю потоки сознания. Но не больше. Просто не теряю надежды однажды научиться черкать строчки на бумаге емко, легко и чтобы красиво было. Если не смогу, горевать не стану. Я уже как то написал одну вещицу. Про те времена, когда я был значительно моложе духом. Тогда я разыскал одну шмару, которая почему-то не давала мне покоя, возникая в сознании как гипнотический ориентир, и пустился с ней в заплыв по романтизму первой молодости. Я тогда вел полевые записи и из них сверстал книжку, местами она мне нравилась, но теперь я ее забраковал, слишком она была претенциозная. А к шмаре той, я давно остыл, ее образ теперь как постиранное в стиральной машине фото и только.