– Сэм Кеттлер.
– Как давно он работает в Службе национальных парков? – спросила Пайн.
– Пять лет. Из них два – в каньоне. Он хороший парень. Бывший военный.
– Мне нужно с ним поговорить, – сказала Этли, мысленно раскладывая по полочкам полученную информацию.
Потом ее взгляд скользнул над мертвым животным. Что-то здесь было не так.
– Почему кровь натекла около загривка мула? Она должна быть под животом? – спросила Пайн и посмотрела на мужчин, которые ответили ей недоуменными взглядами.
– Мула передвигали, – сказала Пайн. – Помогите мне его перевернуть.
Каждый взялся за ногу, и они перевернули мертвое животное на другой бок.
И там, прямо на шкуре, увидели буквы: дж. и к.
– Проклятье, и что это значит? – спросил Ламберт.
«Проклятье, и что это значит?» – подумала Пайн.
Глава 4
– Я привел Сэма Кеттлера, – сказал Колсон Ламберт.
Пайн стояла перед крыльцом столовой «Призрачного ранчо», когда к ней подошел Ламберт с мужчиной в форме рейнджера.
– Он дежурил, когда Прист и мул исчезли.
Пайн бросила на Кеттлера быстрый оценивающий взгляд.
Рост почти шесть футов и два дюйма, мускулистые загорелые предплечья, светло-серые глаза. Когда он снял шляпу, чтобы вытереть со лба пот, Этли увидела коротко подстриженные белокурые волосы. Примерно ее ровесник. «Привлекательный мужик», – подумала Пайн, глядя, как ходят желваки на крепко сжатых челюстях Кеттлера.
– Колсон сказал, что вы ничего не слышали? – спросила она.
Кеттлер покачал головой.
– Вечер выдался довольно тихий. Когда все отправились спать, я обошел лагерь, занялся бумажной работой, проверил мусор, на случай если его не убрали надлежащим образом. В противном случае мелкие хищники устраивают в лагере настоящий хаос. Отогнал их подальше. В остальном же всё как обычно.
– Колсон ввел вас в курс дела?
Кеттлер перенес вес с одной ноги на другую.
– Исчез турист, кто-то зарезал мула. – Он состроил гримасу. – Отвратительная история.
– Вот главные вопросы, на которые я хочу получить ответ: зачем было уводить мула из загона, а потом его убивать? – спросила Пайн. – Сейчас мы не знаем, какова роль Приста в случившемся. Это мог сделать кто-то другой; быть может, Прист его случайно заметил, и убийца мула от него избавился.
– Такое возможно, – согласился Ламберт.
Этли покачала головой. Инстинкт подсказывал ей, что ее предположение неверно. Слишком большое количество совпадений. Слишком много фактов это подтверждало – и так же много опровергало.
Жизнь не похожа на фильмы или книги. Иногда простейший ответ оказывается правильным.
Она бросила быстрый взгляд на Кеттлера.
– Подумайте еще. Вы не заметили ничего необычного?
Тот покачал головой.
– Если б видел, сказал бы.
– Вы не слышали шагов уходящего мула?
– Я совершенно уверен, что услышал бы стук копыт, – заверил Кеттлер. – Как вы думаете, когда это могло произойти?
– Я не уверена, – ответила Пайн. – Но совершенно определенно после одиннадцати.
– Во время обходов я удаляюсь на значительное расстояние от загона. Если мула забрали в это время, я вполне мог не услышать.
– Хорошо, если вспомните что-то еще, дайте мне знать.
– Обязательно. Удачи вам.
Кеттлер зашагал прочь, быстро и легко, и Этли отметила про себя то, как мышцы плеч натягивают его рубашку.
– Что теперь? – спросил Колсон, отвлекая ее внимание от уходившего Кеттлера.
– Если учесть, что завтра нам с самого утра предстоит начать обыскивать каньон, я собираюсь поужинать и отправиться спать.
Через несколько часов Пайн смотрела в потолок комнаты десять на десять в «Призрачном ранчо». Кто-то из местных служащих нашел для нее матрас, простыню и комковатую подушку. Сегодня это был ее дом. Она не испытывала никаких затруднений: ей не раз приходилось проводить ночь, глядя в потолок в местах, которые ей не принадлежали.
«Призрачное ранчо» находилось на территории, которая прежде носила название «Лагерь Рузвельта», в честь президента Теодора Рузвельта. Он останавливался здесь в 1913 году после того, как объявил Гранд-Кэньон национальным памятником. Пайн также узнала, что именно Рузвельт приказал племени хавасупаи покинуть эти земли, чтобы построить здесь парк, тем самым изгнав их из собственного дома. Непокорным хавасупаи потребовалось двадцать пять лет, чтобы уйти отсюда, через много лет после смерти Рузвельта.