Они столкнулись на лестнице. Она поднималась в редакцию, сдавать материал, а он бежал вниз и чуть не сбил девушку с ног.
– Да что же это такое!
– Простите, простите, пожалуйста, я торопился, ничего не видел!
– Да ничего, смотрите под ноги в следующий раз.
Он стоял и не двигался, внимательно и довольно бесцеремонно ее разглядывая. Она подняла глаза. Как же был хорош этот высокий, стройный военный! Черные, как вороново крыло, волосы откинуты назад, высокий лоб, четко очерченные густые брови, большие выразительные глаза, классической формы нос, упрямый рот, волевой подбородок. «Нет… Слишком, слишком красив!» – подумала Маруся. Сама она – маменькина заслуга! – никогда не считала себя красавицей, хотя таковой и являлась.
– Карл Карлович Еник, военный корреспондент, – отрекомендовался тем временем молодой человек. – А вас как зовут?
– Мария. Мария Васильевна Кузьмина, репортер «Волжской коммуны».
– Значит, встретимся. И, надеюсь, не раз, – улыбнулся он. – Мария… Прекрасное имя! Как и его хозяйка. А можно, я вас подожду, а потом провожу?
– Вы, кажется, куда-то очень спешили? – она строго взглянула и быстро пошла наверх.
Когда Маруся через полтора часа вышла, новый знакомый шагнул ей навстречу и широко улыбнулся:
– Долго же вы! А я уже закончил все свои дела.
– С чем вас и поздравляю!
– А вам совершенно не к лицу эта надменность – заметно, что наносное. Знаете, – он продолжал живо, доброжелательно и невозмутимо, будто не замечая ее недоумения, – у меня замечательная идея: мои друзья сегодня устраивают вечер поэзии, начало часа через два. А пока мы могли бы погулять в парке.
Она и самой себе не могла бы объяснить, почему согласилась. Может, из любопытства? Или из желания присмотреться и позже поставить на место самонадеянного красавца? Но это определенно не была любовь с первого взгляда!
Вечер, впрочем, был замечательным. Читали Северянина, Гумилева, Ахматову, Волошина, исполняли романсы на их слова, танцевали. После шли по ночному городу, снова говорили, спорили.
– Вам понравилось?
– Да, очень мило, но…
– Но что?
– Все это… – она смутилась, не зная, как определить бушующие в мыслях противоречия. – Это мелкобуржуазно и пошло! А мы – советские журналисты!
– Марусенька, ну что за штампы! – Карл засмеялся. – И потом, разве там было что-то антисоветское? Любовь, дальние страны, романтика… Это вечно и никоим образом не зависит от общественного строя. Вы ведь любите Пушкина? А его таким манером тоже можно в пошлости обвинить!
– Нууу, – растерянно протянула она, – Пушкин – это совсем другое!
Маруся лукавила. Ей не просто нравились, ее завораживали стихи Северянина, и почти все их она знала наизусть, а над ахматовским «Сероглазым королем» рыдала еще гимназисткой, но во времена всеобщей индустриализации и электрификации признаваться в этом, да еще военному корреспонденту, казалось неприличным. Он между тем продолжал:
– Вот скажите, что пошлого в этих строках:
И она подхватила:
Они прогуляли почти до утра, читая любимые стихи, смеясь, болтая. Он боготворил Маяковского, даже однажды встречался с ним. Да и сам был похож на своего кумира. Вот тут они не совпадали: Марусе не нравились рубленые строки Командора. Но с Карлом было необыкновенно интересно, как ни с кем и никогда.
Внимание красавца-военкора льстило, она с удовольствием проводила с ним время, принимала приглашения в кино, театр, на концерты. О дальнейшем не думала. Ей просто было очень хорошо. И лишь когда Карл уехал на месяц в командировку, ощутила гнетущую пустоту: хотелось без конца говорить с ним, видеть это уже ставшее таким родным лицо, слышать любимый голос… Любимый? Неужели это произошло? Неужели она, неприступная и колючая Кузя, влюбилась по-настоящему?..
Он вернулся и сразу же прибежал к ней. Без предупреждения, с цветами и еще каким-то свертком. Взял за руки, посмотрел в глаза, долго-долго. И наконец заговорил:
– Машенька, послушайте. Похоже на то, что меня вскоре отправят в тьмутаракань, на Дальний Восток. Надолго. Возможно, на год, на два. Это приказ. Но там масса интереснейшей работы. Поедете ли вы со мной?