— Никак не связаться. Спят! В такой момент!
— Вот напишу докладную, — сказал багермейстер, отчаявшись, и тоже временно умолк, закурил.
Стало слышно, как дребезжит в рубке оконное стекло, как воет снаружи тоскливый ветер. По железной крыше пригоршнями сыпалась дробь неуемного дождя. Шелестел, попискивал безответный эфир. Земснаряд плавно раскачивался и ухал, словно вздыхая. Нехорошо, угнетенно было на душе каждого гидромеханизатора. Они-то здесь, в тепле и безопасности, а он там… Как он там? Выдержит ли, уцелеет ли? Эх, салага!..
— Километра на три уже отнесло, — наугад прикинул Галай.
— Да ну, меньше, — не согласился Дворянинов.
Дальше разговор не пошел. Снова молчали, не решаясь да и не зная, о чем толковать. А на Райку-диспетчершу действительно зла не хватало. Но сдерживались — что проку руганью воздух сотрясать? Багермейстер докурил, сказал повелительно:
— Идите отсюда. Не стойте за спиной. Идите сушиться, что ли.
Трое перешли в обогревалку, врубили электропечь, стали встряхивать, парить возле жара промокшей спецовкой. И тут, без начальства, развязались языки. Старик промолвил неуверенно:
— А мне все кажется, что он нарочно уплыл.
— Кажется — крестись, — забурчал Галай. — И вообще, он струсил, где ему. Маменькин сыночек!
— Если бы струсил, в ящик бы не полез. Ты-то вон пробежал, не оглянулся, храбрый.
— Я не электрик. О чем разговор? И ключ у салаги был, не у меня. Скажи лучше: почему ты вовремя середину не отпустил?
— Это ты преждевременно скинул болты на концевом!
— Да ладно, — вмешался Дворянинов. — Не надо после драки кулаками махать. Я вот другое думаю: зачем он уплыл?
Старик ответил:
— Не понимаешь ты мальчишеской психологии.
— А ты понимаешь?
— Я тоже нет. Только я чувствовал всю дорогу — плохо мы с ним. Одно знали: салага, гривастый. Дело? Не дело. У парня самолюбие. А работал он не хуже иных…
Галай вдруг воскликнул:
— Ты чего! Тьфу на тебя! Говоришь, как про утопленника!
— Да нет, я так не говорю. Но если подумать, шанс у него имеется.
Отвесив челюсть, Дворянинов уставился на рассуждающих напарников сумасшедшими глазами. До него, видимо, лишь сейчас дошло это — возможность гибели Алеши Губарева, чудесного парня. И тогда Дворянинов с табуретки вскочил, во всю луженую глотку рявкнул:
— Лодку! Лодку спустить!
— Ну, до чего ты догадливый, — съязвил Галай. И обозлился. — Почему сразу не спускал, дуб заветный?
— Так ведь багер не говорил… На рацию понадеялись…
— А если участок не отзовется до утра?
— Вот я и предлагаю на лодке.
— Постойте, — сообразил Старик, — а ведь это дело. В залив на лодке багер все равно не позволил бы ни сразу, ни теперь. А к берегу… Не будет связи — будет вынужден позволить. Но кто сможет?
Дворянинов сказал:
— Я смогу. Я сам!
Галай сказал:
— Ты? У тебя водоизмещение не подходит для нашего ялика.
— Выдержит! — усмехнулся тяжеловес. И добавил: — А у тебя характер.
— Ох, велика фигура!.. Гребут не характером, а веслами, веслами!
— Ну и что?
— И ничего. Пускай лучше обо мне газеты напишут: погиб, спасая товарища.
В этот момент распахнулась дверь и в кубрик вместе с порывом ветра влетел просветленный багермейстер.
— Есть! Есть связь! Готово, сообщил!
— Без булды? — заорал Галай. — Ну и как?
— Порядок! Там забеспокоились.
— Ух! — Дворянинов обрушился на скрипнувший под ним табурет и засмеялся, однако довольно сдержанно, тактично.
Старик тоже вздохнул с облегчением — словно гора с плеч долой. Все четверо глядели сейчас друг на друга прямо и безбоязненно. Обнародованное бедствие уже не казалось столь непоправимым и не лежало больше на их совести грузом непринятых мер. Они сделали все, что могли. Ничего другого они не могли сделать. Известив берег, у которого средства спасения, они поделили тем самым ответственность за потерпевшего с десятками, сотнями людей. А это — это в корне меняло душевное состояние.
Чтобы не наблюдать укоризненный глаз прожектора, Алеша сел к нему спиной на контактном ящике и прежде всего попробовал вжиться в обстановку.
Дождь лил по-прежнему. Ветер не стихал и даже усиливался вдали от берега. Во тьме невидимо, но ощутимо катились, обгоняя понтоны, шумные водяные горы, и Алеше мерещились их косматые гребни, крутые нависшие лбы, адские водовороты и бездонные пропасти меж ними. Возможно, волны были поменьше, но тратить фонарик на это исследование он не хотел. Фонарик не бесконечен, экономить надо, мало ли что случится.