Каждая лага отняла у Алеши минут по десять, прежде чем треснуть в нужном месте. А всего, чтобы отделить щит от понтона, он потратил больше получаса и сильно тревожился: не поздно ли будет намеченное продолжать? Вдруг скомканную ленту рефулера уже порвало на том конце? Вдруг что-то еще? Вдруг все напрасно? Тем не менее настырный труженик не прекращал своей безгарантийной деятельности. Быстренько отмотал, отломил два куска проволоки и прицепил их к ручкам распаечного ящика длинными хвостами. Потом подвинул и развернул как надо часть трапа, которую ломиком откромсал. И тогда наступил самый ответственный момент.
— Ну, — сказал Алеша, подыскивая ногами опору понадежней. — Ну, товарищ Губарев, не подкачай!
Встав лицом к ветру, он приподнял щит за край, натужась, вздыбил его вертикально на ребро и прислонил к ящику таким образом, что вся плоскость сбитых досок превратилась в подобие паруса на понтоне.
Парус! Деревянный парус! Впервые в практике цивилизованного человечества!..
Алеше хотелось кричать это и еще что-нибудь громко кричать, да где там… В ту же секунду на воздвигнутый заслон обрушилась буйная ватага ветряных шквалов. Они подмяли, опрокинули щит, а заодно с ним, конечно, и новатора. Он упал навзничь, больно стукнулся об трубу и — счастье его! — что не скатился, придавленный своим изобретением, с понтона в воду.
— Вот номер, — кряхтя и постанывая, буркнул Алексей. — Вот не ожидал. Салага! Надо было предвидеть.
Наученный этаким нокдауном, вооружился он против шторма пущей осмотрительностью и все тем же ломиком вдобавок. С их помощью снова поставил деревянный парус торчком и тотчас подпер его весьма удачно и ловко. Затем, придерживая сотрясающуюся плоскость, взял заготовленные проволочные концы и как бы опоясал ими доски щита, прикрутил к распаечному ящику. Теперь все! Парус стоял, стоял почти несокрушимо. Шальные ветры ударились в него, но только расшибли одураченные лбы. Корму стало заносить влево все быстрей, быстрей, потом повлекло вперед по волне, в обгон искривленной середины рефулера.
— Ура! — ликовал победитель. — Наша взяла! Свистать всех наверх! Да здравствует капитан Губарев!
Маневр капитана Губарева и в самом деле оказался великолепным. Правда, риска в нем было не меньше, чем выгоды, и хорошо, что неопытный мореход этого не подозревал. Он не мог видеть в темноте, какую опасную, ежесекундно грозящую катастрофой загогулину представляла из себя плавучая гирлянда в момент разворота. Он не слышал, как сдавали крепежные цепи, вылетали срезанные болты. Словом, вероятность благополучного исхода имела столько же шансов, сколько и противоположная. Однако закон неприятных совпадений упустил на сей раз миг своего действия, а может, просто мальчишку пожалел.
Он поработал еще немного, по-разному переставляя парусящую заслонку, ибо корма в движении периодически меняла угол наклона к ветру и, соответственно, свой курс. Он работал безошибочно, хватко, проворно, и вот — замыкающий понтон стал флагманом каравана, а передний, то есть бывший передним, очутился в конце флотилии, которая дрейфовала теперь точно по линейке, штука за штукой, труба за трубой.
— Амба, — сказал Алеша, — сеанс окончен. Парус больше не нужен, корма тяжелей.
Отвязав щит, уложил его на место, прихватил все той же проволокой, чтобы не смыла волна. Выручательный ломик засунул в щелку под распаечной коробкой и тогда умастился на ней сам. И подумал неожиданно, с каким-то удовольствием даже: «Вот Старик зашумел бы, что опять радикулит на железке выращиваю…» И подумал еще: «Ну а дальше чем заниматься?» В то же время почувствовал всем натруженным телом страшную усталость, сырость до костей, противный озноб, хотя было как будто и жарко. Он вытащил влажный платок, собрал им капли дождя и пота с лица, шеи, со слипшихся волос. Затем отжал платок и снова утерся. После того извлек фонарик из кармана, посветил вокруг без надобности и цели. В пятнышке видимости возник прирученный понтон, который плыл теперь задом наперед, промчалась пенная орда попутных волн под предводительством неугомонного ветра. Труба, кабель, собственные сапоги — больше разглядывать было нечего.
Он погасил фонарь.
Он тяжело, по-стариковски вздохнул.
Он безнадежно сказал:
— Хоть бы дождик перестал, что ли…
Только в полтретьего подошел к земснаряду буксир, вызванный с «тысячника» — гиганта здешней гидромеханизации. Застопорив машину в нескольких метрах от «семерки», капитан Петя Серегин объявился на палубе своего корабля, как артист на сцене: кругом тьма, он в прожекторном луче. Нужно было переговорить, уточнить направление поиска, и Петя открыл рот, начиная, да не успел. Шустрый Галай, опередив, заорал по-свойски: