— Ну, телись, телись! — потребовал ответа. — Или цену набиваешь? Смотри не прогадай. Ведь полчаса забот — полтыщи в кармане.
— Остальное тебе? — поинтересовался затрапезный субъект.
Живоглот презрительно хмыкнул:
— Рассуждаешь… Давно ли мои портянки полоскал?
Василий вздохнул, поник еще больше. Хоть это было давно, очень давно — портянки, — но он, конечно, не забыл. И с каким наслаждением вцепился бы в горло негодяя, однако не смел ни тогда, ни теперь. Василий вздохнул еще раз, горько и обреченно. Потирая щетину подбородка, безразлично сказал:
— Ладно. Это я так. Сотни, тысячи, мне-то какое дело?
— Не понимаю, — с явной угрозой сказал Живоглот.
— Я тебя тоже, Костя. Странно выходит. Не по-человечески даже…
— Чего странного? Чего странного? Если про деньги, так мог бы сообразить. Не в одиночку верчу, не те годы, мой милый. Подели всю сумму на пять-шесть носов.
— Ну и хунта!..
— Не волнуйся! За это не беспокойся, — руки Живоглота заплескались в суетливой жестикуляции. Он руками доказывал, внушал, помогал речи своей. — Никто никого не знает, понятно. Специализация, научная организация труда! Каждый делает маленькое дельце, не преступление, а так — проступочек. Влипнет — других не потянет. Никто никого не знает. Свидетелей не соберешь.
Живоглот разохотился, разговорился, благо слушатель бывший уголовник, родственная душа. Красуясь собой и своей воровской смекалкой, живописуя хитроумные планы, не заметил даже, что Василию вовсе не интересно. Василий тем временем о винном отделе думал: наверно, открылся, пора бы туда поскорей. Правда, в перебой такой устремленности одолевала тревожная неоформленная мыслишка, даже не мысль еще, а, скорее, предчувствие: вот и попался, вот и пропал… Где ему, алкашу с двумя судимостями за мелкие кражи, против Кости Живоглота себя отстоять? Дальнейшее неизбежно, неотвратимо, как ни рыпайся. Встретились!..
— Погоди, — несмело начал Василий. — Постой, Костя, дай слово сказать. Не малолетка я, сорок восемь стукнуло. А ты со мной, будто… Ведь сколько лет прошло! Сколько лет мы не виделись?
— Ну, лет десять.
— Двенадцать, — уточнил Василий. — Видишь? Да за это время… В эти годы… Может, я перековался, навсегда завязал!
Разутюженный жулик издевательски рассмеялся, снял свои темные очки, оправил брючную стрелку на закинутой с форсом ноге. Он уже знал, что напарник готов. И он был спокоен, он упивался паучьей властью над этой запьянцовской мухой по имени Вася. А если тому охота подергаться, потрепаться для вида — пожалуйста, но до поры.
— Вот именно, голубок. Вот именно, дорогуша! — сказал Живоглот ехидно. — Ты тонко подметил, не малолетки мы. Для чего же темнить? Завязал, развязал… Кому вкручивать, Вася? Что называется совестью, бывает в жизни однажды. Как у девушек, хе-хе… И уж если ты потерял, то снова не нарастишь, запомни.
— Да может, у меня жена, дети! — пробовал противиться Василий.
— Возможно, — кивнул Живоглот.
— Двое детей! Старшая школу кончает, в институт хотит.
— «Хотит»? Ну так что? Пусть хотит.
— Я же растить, воспитывать обязан!
— Что-о-о? — Живоглот окинул потрепанную фигуру собеседника таким взором — не нужно и слов. Затем сказал: — Не ищи причин, Васенька, не надо. Если ты не крадешь сейчас, так не ради детишек, запомни. Сам ты их давно обокрал. И себя тоже — как это по телевизору толкают. Ну, а коль себя, коль жизни все равно нету, чего тебе терять? Уловил?
— Лечиться буду, — вдруг сообщил Василий.
— Лечись, бог навстречу.
— На работу устроюсь!
— Работай. Разве я против? Но у нас-то о чем разговор?
Василий не отозвался, только вздохнул со стоном. Его силы к сопротивлению иссякли. Противная дрожь перекинулась с рук на все тело. Он чувствовал нутром, что где-то уже скидываются, разливают, опохмеляются… Неужели не понимает проклятый Живоглот?
А тот рассуждал и рассуждал, мельтеша белыми пальцами:
— Да, Васенька. Дети не от совести рождаются, а сами. И не воруешь ты просто со страху, мой дорогой. Напугали тебя в тюрьме…
— Ну и что? — прохрипел пьяница. — Нехай будет так.
— А раз так, — удовлетворенно сказал Живоглот, — тогда разговор иной, без принципов разных. Тут надо думать, а не теряться со страху, голубок. Ежели с пьяных глаз — цап, граб! — ну и поплыли. А у меня — я ж объясняю — научная организация, случайность исключена. Вспомни о нераскрытых преступлениях.
— Ну?..
— Вот тебе и гну! А в колониях кого больше?