Саша видит и сам: впереди топчется человек со стариковской палкой, голосует ею, чтоб опознали, потом выскакивает на мостовую, ждет. «Жигули» послушно подруливают, и тогда человек мгновенно ныряет в распахнутую дверцу на заднее сиденье.
— Пошел, пошел вперед, волосатик! — Это, наверно, Сашину прическу он имеет в виду. И еще он рычит: — На «Ватрушку» не подкинете?
— Хоть на край света, — ответствует Саша. — Не ори на меня!
Борька сидит ни жив ни мертв. Он не знает, восторгаться ему или паниковать следует. Автомобиль продолжает свой рискованный бег. Тем временем гангстеры продолжают деловую беседу.
— Так. Все правильно, — говорит взрослый. — Получи расчет.
— О'кэй! — говорит Саша. Не оборачиваясь протягивает бесцеремонную ладошку. — Давай, давай. Сколько здесь?
— Двести пятьдесят.
— Перелистывать не надо?
— Зачем? По себе судишь?
— По человечеству, мастер.
— Ух!.. — вдруг лязгает зубами принятый пассажир. — Ух и дал бы я тебе мастера! Возятся с вами. А ну стой, сваливай, накатались! Стой, говорю, ползучая мразь!
На этих словах и без того неприглядное обличье случайного сообщника искажается лютой ненавистью, становится вовсе разбойным и страшным. Он хватает Сашу за шиворот сзади, встряхивает его, как бобика, заносит кувалду увесистого кулака. Машина резко тормозит. Ребята прыскают из нее как ошпаренные. Мужик перебирается к рулю, хлопает дверцами, быстро отъезжает прочь. И когда «Жигули» уже далеко, Саша Донец расправляет плечи, кричит оскорбленно и смело:
— Сам ты мразь! Мразь ходячая. — Обращаясь к напарнику, добавляет: — Видал, громила? Матерый! Тяжеловес!..
— Да-а, — оторопело тянет Борька, — я как-то не представлял. С такими дело иметь?.. Ведь это же настоящий бандит, четко. Да-а…
Возвращались они рядом, но не вместе. Долгий пеший переход к дому Борька странно безмолвствовал, плелся понуро — весь в себе. Зато Саша был радостно возбужден и говорлив необычно. Он изрекал что-то заковыристое о благотворной роли денег, об исключительных личностях и вообще о смысле бытия. Помимо теоретических вывертов изложил Саша попутно и свои конкретные планы: какую «заморскую оптику раздобудет», как раздольно гульнет в ресторане с Лариской на те деньги, что столь удачно попали в руки. Однако в конце концов надоело болтать в одиночку. Он тряхнул Борьку за локоть:
— Ковбой. Э, ковбой! Чего ты молчишь?
— Да, конечно, — невпопад откликнулся тот и вдруг заявил с натугой: — А Игорь, пожалуй, был прав.
— Ты о чем?
Борька поднял глаза, захлопал ими, точно спросонок.
— Я? Я ни о чем. Просто думаю, вот и все. Гоняли, рисковали, нервы портили… А зачем?
Саша ухватил этакие сомнения на свой лад. Сказал:
— Я ж тебе полсотни отвалю!
— Полсотни. И только?
— А ты чего хочешь? Сколько ж тебе давать?
— Нисколько. Ничего я не хочу. Отстань ради бога!..
Озадаченный Саша глупо хмыкнул, надеясь и не веря в подобную бескорыстность. Тем временем ребята к дому подошли. Свернули под арку, ничего не подозревая. Для вида Донец уговаривать начал:
— Да ладно, не будь простоквашей. Скромность — ширма для бездарных, щедрость — признак дурака. На пару трудились. Ты заслужил свою долю. А я… а я… а я…
Как заезженная пластинка, как затухающее эхо, стал он вторить себе вдруг, замерев при этом в нелепой позе. Борька вскинул голову и увидел сперва деревянную физиономию Саши, а потом проследил за направлением его взгляда и сам, казалось, свихнулся тотчас. Только, в отличие от буксующего на фразе приятеля, Борька принялся безудержно икать.
И неудивительно… Любой на их месте обезумел бы наверно. Бред сумасшедшего! Мистика!.. Украденный автомобиль, как ни в чем не бывало стоял все там же в углу двора.
— Что это, что это, что это, — бестолково бубнил Саша. — Не может, не может, не может этого быть!..
Борька оглушительно хрюкнул, будто соглашаясь. Трепеща — вот уж верно, осиновыми листочками, — двинули они свои непослушные ноги к машине.
Как по болоту, как по минному полю, крались, ощупывая каждый шаг. Преодолев пыточное пространство, уперлись в колдовскую «колымагу», тронули недоверчивыми руками. Не пропала, проклятая! Саша пнул ногой — ничего не изменилось опять.
— Что за фокус, не понимаю? — слегка пришел он в себя.
А Борька тем временем все чаще и громче икал. Забыв осторожность, Донец яростно крикнул:
— Да замолкни, ковбой! Чего разорался? Перебудишь всех!
И тогда ошеломленный мальчишка залепетал сквозь икоту: