— Кстати, со мной уже толковали серьезно.
— Кто, Виктор?
— Неважно. Я к тому, что вам не стоит напрягаться. Могу объявить сразу: буду работать так, как найду нужным. Хоть на двести процентов, хоть на тысячу. Все! Благодарю за внимание, работа не ждет.
Он испугался своей храбрости и тут же сбежал к себе в комнату, однако с ощущением и видом победителя. Предполагая, что Фролов это дело так не оставит, завалит грошовой никчемностью, Ромка целый день решал ходы самообороны: готовил объяснительные речи для начальника цеха, общего собрания, для всего трудового народа. Каково же было его удивление, когда на другое утро Фролов неожиданно расщедрился на растровые заказы.
— Возьми-ка, Волох, вот это, это и вот это еще, — вручил долгожданные конверты. — Хотел попробовать — давай. Только без прикидки не размножать, ни-ни! Сделай одну-две копировки, принеси, посмотрим сначала. Все понял? Ну, иди.
Ромка кивнул, тщетно подавляя обуявшую его радость, полетел на рабочее место проворней, чем когда-либо. Незамедлительно изготовил исходные негативы, на чем, казалось, уже «собаку съел». Ну что там: заложить на стекло в контактной установке кусок пленки, сверху позитивы, потом крышкой прижать, воздух откачать, потом дать внутри свет, извлечь, проявить, закрепить, высушить этот полуфабрикат — вот и все. Пока негативы сохли в шкафу, Ромка успел отщелкать одну штриховую работу. С трепетом посвящаемого взялся он за растровую недоступность, сделал на станке несколько проб, пригласил мастера оценить их качество.
— Не пойдет, — едва глянув на стеклянный стенд, где лепились подсвеченные снизу пленки, сказал Фролов. — У тебя темнее, неужели не видишь? А вот и пятна. Сравни с оригиналом, убедись.
— Не спорю, — сказал Ромка, вздыхая.
— Зачем же звал меня? Мог бы и сам понять, что брак.
Подавленный и злой на себя за то, что поспешил призвать свидетеля оплошки, сдернул Ромка со стекла пробы, ушел молчком. Поразмыслив, снял новые копии с укороченной вспышкой, проанализировал результат на собственный взгляд. Опять чернота! Особенно замечалось это по синей краске, которая должна была стать на рисунке ровненьким небосводом, а не станет, понятно… Растровый снимок в отличие от штрихового создает в конечном итоге полутона, мягкий переход расцветок этикетки из одной в другую, что достигается мельчайшей, почти неразличимой сеткой полосок. На Ромкином позитиве эти полоски получились жирней, чем нужно, а в некоторых местах даже слились в пятно. Преступно оглянувшись, он быстро смахнул улики своего неумения, засунул их поглубже в мусорный ящик, припорошил обрывками пленок и бумаг.
Вплоть до обеда он провозился с проклятыми пробами: делал в третий, в четвертый раз на самой мизерной экспозиции — и все плохо.
Виктор тем временем, высвистывая концерт популярных мелодий, заведен но обхаживал свой агрегат. Он пробовал вмешаться в Ромкину беду:
— Ну чего? Не получается, Роман Андреевич?
— Получится, — ответствовал Ромка, — пустяки. — И был доволен, что полумрак прячет от Виктора его раздосадованную физиономию.
Спустя полчаса товарищ домогался вновь:
— Ладно настырничать! Что у тебя там не идет? Давай помогу.
— Делай свое дело, не мешай! — уже не владея собой, отрубил неудачник и добился-таки отступления Виктора насовсем.
На грех, после первого месяца ученичества Ромка имел неосторожность заявить, что освоил технику размножения под корень. Сам он верил тому, ибо шефствующий Виктор не утаил ни мало-мальского секрета профессии, теория которой уложилась бы в брошюрку из пяти страниц. Виктор тогда усмехнулся, спорить не захотел, однако он-то знал, какой пуд соли надо съесть, чтобы провозгласить себя квалифицированным копировщиком. Теперь и Ромка это почуял, но звать на помощь было совестно. Вот и складывалось: уже обед подступил, а растровая работа ни на шаг не продвинулась, хоть убей!
— Не пойдет, — говорил мастер с показной горечью, — нет, не пойдет. Лучше того раза, но все равно недотянул, Волох. Может, отдашь задание кому другому. А?
— Благодарю вас, — «корректно по отношению к начальству» отказывался Ромка, а затем опять маялся, потел.
В этот день он сдал готовым для монтажа всего один заказ — «Басни Крылова». Ночью клетчатая лисица разговаривала с ним на непонятном языке. Ворона, дробясь на десятки зеркальных отражений, сидела в воздухе (черная краска), хотя и с контуром сыра в клюве, но без опоры — невесомая будто. Тем не менее — утро вечера мудреней — встал Ромка со сна бодрым и решительным: положил себе сегодня растровую неподатливость во что бы то ни стало обуздать. Явившись на работу, для начала свершения обратился к Виктору с повинной: