— Вот-вот! И я ушам своим не поверил…
— Но ведь это грабеж! К начальнику ступай.
— Был…
— А он?
— Не знаю… А у Фролова расчет на бумажке.
— Какой расчет?
— Ну, производительность станка. Дескать, я изготовил цепочки.
— Черт возьми! — вдруг загорелся правдолюбием Виктор. — Да он что, совсем обнаглел? Ну, Фролов!.. Ну, Роман Андреевич!.. Не думай, у меня пока что совесть мохом не обросла. Хватит! Довольно!
С такими восклицаниями он свирепо взъерошил свой чуб, круто развернулся, зашагал из комнаты с самым решительным видом. Про что был разговор в конторке и какой, Ромка точно не узнал, однако мог догадаться по сообщению напарника: в его, пострадавшего, пользу.
— Я ему выложил все как есть! — энергично рубя воздух ладонью, шумел Виктор. — Да и сколько можно терпеть? Пускай знают мое личное мнение. Фролову лишь бы показатели сохранить. А уж если на то пошло, я потяну с любыми расценками! Я тебя обучал, значит, в ответе за тебя. В общем, иди к начальнику, вызывает.
— Не пойду, — сам не ведая, почему так, вымолвил Ромка.
И не было в его отказе ни решительности, ни испуга, ни смысла какого-нибудь — безразличная вялость его охватила. Уговорам Виктора он не внял, к работе даже не приступил, сидел, как на вокзале без билета да еще и без точного направления, куда ехать. Зато разгоряченный напарник теперь уняться не хотел — помчался снова с кем-то спорить.
И тогда Ромка придвинул бумажный листок, озаглавил его, спотыкаясь авторучкой, на имя начальника цеха ППФ тов. Грошева Михаила Александровича. Потом задумался — глаза в потолок, прямо как Ванька Жуков, тоже бедолага. Звук открываемой двери переполошил его донельзя: со шпионским проворством сунул свою тайнопись под конверты заказов, поворотился на людей затравленно, вроде бы даже с ненавистью на курносом добродушном лице. Ну, кто еще там, чего надо?!
Поплутав среди складок входной светомаскировки, выпростались из черной материи сразу трое: Виктор, Фролов и товарищ Грошев собственной персоной. Ромка поневоле встал.
— Что же вы не сказали, по какому вопросу, — заговорил начальник, подойдя. — Странно, Волох, мне это странно. Я для того и поставлен…
Он популярно объяснил значение своей должности применительно к интересам трудящихся. Тут же, по ходу и без дипломатии, выразил надежду, что все образуется, ибо Ромкины завихрения проистекают из благих в общем-то побуждений, нетрудно понять. Однако потворствовать им все-таки невозможно, и потому пусть он мужественно примет нагоняй, сделает выводы, а что касается остального, то вот сейчас и выясним.
— Смонтируйте вчерашнюю заклейку, — распорядился под конец начальник. — Смонтируйте, я хочу сам посмотреть.
Не догадываясь, к чему клонится дело, но воодушевясь хорошим предчувствием, Ромка расположил из стекле негатив, перебросил раму с ним под колпак машины. Виктор занял место, изготовился к работе. Мастер Фролов напомнил обговоренное, видимо, условие эксперимента:
— По пятнадцать два ряда. При полном соблюдении. Давай!
При полном соблюдении, то есть крепя колпак стопором до пуска машины, а не на ходу, и выжидая при этом лишние мгновения раскачки, Виктор отбил тридцать снимков за три минуты пятьдесят секунд.
— Вот видите, — угодливо растолковал начальнику полученный результат мастер Фролов, — четыре минуты. А на тысячу восемьсот передвижек понадобится в шестьдесят раз больше — четыре часа. Так что в одну смену, считая приладки, проявление, перекур, и двух красок не сделаешь. Видите?
— Хорошо, — сказал начальник. — Давайте, Волох, теперь вы. Продемонстрируйте свой метод, не стесняйтесь.
Трудно даже вообразить, что испытывал в этот миг Ромка. С одной стороны, он должен был продемонстрировать вопиющее нарушение технологии, свою возмутительную греховность; с другой — блестящий, почти невероятный успех, основанный на мнимом грехе. Предполагая во вмешательстве начальника хотя бы частичное оправдание себе, а может, и победный поворот в затяжной войне с мастером, он встал у станка на пределе как физических сил, так и духовных. Понадобилось неимоверное напряжение, чтобы не дрогнула рука, чтобы захолонувшее сердце не сбило с ритма. И вот по сигналу он приступил…
Что и говорить, такой виртуозной работы, такого угрожающего рева машины не знали ни мастер, ни начальник цеха, — это наверняка. А когда, проявив пленку, все четверо убедились в безошибочности копировок, что вроде бы снимало главное опасение — скорость не повредила качеству, — Ромка просиял. Однако Фролов заявил, не смущаясь:
— Раз на раз не приходится. В таком темпе можно и не успеть с передвижками. И без стопора — никакой гарантии. Ну да вы сами видите, Михаил Александрович, — повернулся к цеховой власти.