Внезапная и явная угроза его мальчишеским идеалам — изменил раз, почему бы не два? — первоначально ужаснула Ромку, чуть не запутала вконец. Но потом он трезво обмерил фронт моральной порухи, решил, что фабрика — частный случай, всей его жизненной линии не в силах погнуть. Тут и момент для проверки представился. Когда подошел к своему дому, окликнули его «кустари», они же «уголовники» — таков их юмор, поскольку дом угловой. Они торчали возле витрины с винно-водочными изделиями, соображали «на троих». Четвертый парень, припомнил Ромка, давно уже не мелькал в этом сообществе, и потому, поздоровавшись, он спросил:
— Чего не в полном составе? Откололся от вас Андрей?
— Пашет, — небрежно пояснили «кустари», затем повели разговор о деле: — Дай мелочишки, Румын. Нам не хватает.
— Нет у меня мелочи, — правду сказал Ромка.
— Ну дай тогда рубль, — не растерялись просители.
— А не жирно ли будет? — Ромка сказал.
— Жмешь?
— Зачем? Просто не желаю способствовать.
— Ох ты! Смотри какой стал!
— Я и был, — возразил на это Ромка, — только вы не замечали.
«Кустари» презрительно зафыркали, надумали поддеть:
— А в дружину ты не записался?
— Пока нет, но скоро запишусь.
— Ну, раз так, мы тебя боимся. До того боимся, что видеть не можем. Уйди-ка ты с наших глаз!
На том и расстались, обозленные взаимно. Их дорожки все дальше разбегались врозь.
Придя домой, Ромка попробовал почитать в ожидании скорого ужина, однако и это не удавалось никак. Снятые зрением печатные слова оставляли на страницах книги свой прямой смысл, а в бездну Ромкиной потерянности сыпались одни безголосые буквы, растворялись там зря. Усталость и лень, незнакомые прежде, исподтишка овладевали им, и было странно это, необъяснимо.
Мать, забегая с кухни за всякой хозяйственной всячиной, уже нащупала сыновье расстройство, уже забрасывала камушки вроде бы ненарочных вопросов, но Ромка увертывался пока.
Воображая сцену признания, он заранее досадовал, огорчался, потому что предвидел: мать станет ссылаться на то, как живут другие, не захочет ничего понимать. Отец, хоть и поддержит, да только на свой лад («Главное — не гнись!»), сводя многие тонкости общественного и морального свойства к ломоподобной непримиримости. В общем, как ни верти, ожидать умиротворения и легкости от семейной беседы не приходилось. Потому он так и не выдал себя, не обмолвился про увольнение, отодвинул лишнюю неприятность на потом.
Когда поужинали, Ромка сразу собрался к Наташе. Спускаясь по лестнице — лифт опять не курсировал, — он расслышал внизу смешки и какую-то возню. Оказалось: его бывшие приятели все-таки «сообразили» на углу и теперь с гитарой и бутылкой вина оккупировали теплый подоконник парадной. Перед ними конфузилась девушка, Лариса из сорок восьмой квартиры, ее не пропускали домой. Слыша шаги над собой, «уголовники» сперва притихли, но увидели Ромку и продолжили кураж как ни в чем не бывало, даже с большей прилежностью.
— Ну глотни, глотни хоть разочек, — совали Ларисе емкость, именуемую у них «фаустом». — Что, игнорируешь? Презираешь? А зря! Мы ведь тебя любим, королева! В доказательство можем поцеловать.
Шестнадцатилетняя музыкантша вполне могла презирать эту братию и вообще, и за прошлое: ей не давали проходу всю жизнь. Ромке, честно говоря, Лариса тоже не очень-то нравилась, ибо в детстве шастала по двору с фасонистой нотной папкой, никого не замечая и задирая нос. В ту пору будущие кавалеры попросту лупили девчонку снежками, отбирали и потрошили главный предмет ее зазнайства, пускали ноты по ветру, да мало ли что… Теперь же, превратившись в «уголовников», эти трое невольно заигрывали по зрелости лет и домогались ее благосклонности иным хулиганством — на взрослый, как говорится, манер.
— А что, ты еще ни разу не целовалась?
— Пустите, нахалы!
— И не пила из горлышка?
— Ну дайте же пройти!..
Без слов и при захолонувшем сердце Ромка силой отстранил парней с пути следования Ларисы. Та стремглав пронеслась наверх, сразу хлопнула дверью, ничуть не озаботясь участью защитника, который остался один против трех. А они тем временем проговорили зловеще:
— Так, так… Рабочий просит. Что ж, пойдем ему навстречу. Заодно проверим, что крепче: голова или бутылка? Это надо узнать…
Удовлетворить свою любознательность им, однако, не пришлось. С улицы как раз подоспели двое: мужчина и женщина, оба твердых устоев и проникновенного ума. Хотя «кустари» приняли созерцательный вид, пережидая помеху, а Ромка не позвал на помощь из гордости, эти двое бесстрашно заподозрили свару.