И какие бы грозы ни были летом, все равно на этой земле вырастет урожай, потому что она оттаяла.
Г л а в а т р и д ц а т ь в о с ь м а я,
ПОСЛЕДНЯЯ
Дорогой мой друг!
Мне пора сказать тебе — до свидания. Но прежде мне надо зайти к моему директору и сказать ему спасибо за валенки и за мелкокалиберную винтовку.
Валенки спасали меня не только от сырого холода, идущего на веранду из подвала каменной кладовой, они еще удерживали меня за столом. Для того чтобы писать стихи, можно ходить по лесу или удить рыбу. Движение не мешает. Для прозы нужна усидчивость, я это понял только здесь. В заповеднике всегда толпится народ. Очень много народа. Экскурсанты приезжают на свидание с Александром Сергеевичем Пушкиным, как на праздник. В валенках летом неудобно выходить на народ, а переобуваться долго, поэтому я и сидел за столом, не выбегая со своей веранды.
Мелкокалиберная винтовка мне тоже пригодилась.
Я выследил галку, разорившую гнездо иволги. Галку, у которой недоставало одного махового пера в правом крыле. Я ее выслеживал долго. Мне пришлось в доске с правой стенки веранды выковырять один сучок. Через дырку мне стала видна старая береза. Сухой сук этой березы был особенно приятным местом для галки. Она каждое утро садилась на него. Я раза четыре по ней стрелял. Стрелял и мазал. Но она не видела, откуда я в нее стрелял, и опять прилетала. Я не попадал потому, что мне не было видно мушки. Пришлось расширить дырку. И галка упала замертво.
И что бы вы думали, — иволга опять прилетела, и я увидел ее на вершине черемухи в лучах скользнувшего первыми лучами по сонной Сороти солнца и услышал трехколенную серебряную флейту в трех шагах от моего окна.
— Пой! — сказал я иволге. — Торопись, если думаешь выводить птенцов снова, тебе так мало осталось времени: в начале сентября тебе придется уже улетать, а сейчас конец июня.
Мне тоже пора улетать.
Тишина так же надоедает, как и сутолока.
И мне захотелось снова толкаться локтями и звонить по телефону. Захотелось человеческой толчеи, потому что нет для человека вечности, есть только дело.
Моя книга окончена, но на прощанье я не хочу тебе говорить: «Хочешь верь, хочешь не верь!» — у меня для этого не хватает смелости. У тебя есть свой опыт жизни и своя голова на плечах, поэтому ты сам разберешься что к чему.
Перелистывая последние страницы, я спрашиваю Кукушкина:
— Где наша не пропадала?
— Везде наша пропадала! — отвечает Кукушкин.
— Где наша пропала? — спрашиваю я.
— Нигде наша не пропала! — отвечает Кукушкин.
— И не пропадет!
Это мы говорим вместе.
ОЧЕРКИ
ТВОИ, ГАНГУТ, КАВАЛЕРЫ
Не вспоминать — нельзя. И жить только одними воспоминаниями — тоже. Связь Вчера и Завтра наполняет смыслом сегодняшний день, наш труд, наши размышления, наше назначение в жизни.
А день начинается рано. Свет от фонаря бьет через окно и наискось, из угла в угол, перечеркивает потолок, и в этом прямоугольнике идет зыбкое, роящееся движение, как колыхание зноя над созревшей рожью, — значит, на улице идет снег. Подушка становится жесткой, одеяло — тяжелым.
Сейчас дворник сделает первый скребок лопатой по тротуару, и к скрежущему скрипу лопаты прибавится скрип шагов по снегу, неясные, как через воду, первые голоса первых прохожих, рокот моторов выходящих из парка автомашин. Эти звуки будут расти, увеличиваться, заполнять собой преддверие нового дня. В светлом прямоугольнике от фонаря замечутся тени, и в доме напротив начнут вспыхивать окна: из-за угла, заполняя улицу, ворвется обвальный грохот каблуков и звонкий голос старшины.
— Раз-два-а… Ножку! Бегом! Ар-р-ш!
Так мой день и начинается с зарядки караульной роты, которую выводит старшина каждое утро на улицу. Иногда рота возвращается в казарму, поет сочиненную когда-то мной песню:
И это опять напоминает мне о том, что мир тревожен и в мире есть надежные солдаты Мира, мои преемники, продолжение моей солдатской службы, люди одной со мной присяги, принимавшие ее всей жизнью и на всю жизнь.