Сердечный поклон всем живым гангутцам».
Есть в жизни каждого человека взлет его духовных сил, подтверждение его человеческого назначения, и об этом очень хорошо сказал бывший сапер 219-го полка Александр Павлович Железняк, ныне живущий в Грозном.
«Как бы то ни было, мы с вами больше чем однополчане, ибо на Гангуте мы не просто воевали, а жили дружной семьей, и это никогда не забудется».
Писем много. Добрых, сердечных писем. За каждым письмом героическая судьба беззаветного солдата Родины, героя, спасшего и свою Родину, и Европу от самого гнусного порождения двадцатого века — фашизма.
Я благодарен этим письмам, они учат молодости и мудрости, уверенности в жизни. Они лишний раз подтверждают, что у солдатского братства высокие и требовательные принципы жизни. Ими и живут ветераны по сей день.
И, может быть, тот рыбак с поскрипывающим протезом, только что ушедший с набережной, тоже герой солдатского братства. Наверное так! Как это важно для человека, чтобы о том, что он сделал, люди не забывали!
Когда говорят о стойкости Ленинграда, о его победе, помните, что в этой победе немалая доля усилий моих друзей гангутцев. Они были в самых тяжелых боях по освобождению Ленинграда. Он был для них и остался навсегда самой сверкающей высотой их незаурядных судеб.
Может быть, вам придется увидеть человека с оригинальным знаком на правом отвороте пиджака. Если вы прочтете на этом знаке «Гангут 1941» — знайте, что это добрый солдат Великой Отечественной войны, не знавший отступления.
Плывет над Невой морок белых ночей. Пора влюбленности, вечной юности.
Ленинград тих и прекрасен.
И сквозь перестук острых каблучков спешащей на первое свидание девчонки слышно, как трудно, с перебоями, бьется тревожное сердце мира. '
Прислушайтесь к нему.
Помните!
САМОЕ ТРУДНОЕ
Это, наверное, извечное свойство человеческого характера — хранить в памяти на всю жизнь самое трудное, что нам пришлось преодолеть в жизни. Этим мы не без основания гордимся. Это мы передаем своим детям как опыт нашего мужества, как пример исполнения человеческого долга.
Идет время, мы стареем, и воспоминание становится для человека утешением, и надо обязательно поддержать человека в этом его воспоминании, по праву оценить его достоинство, его долг, исполненный перед народом и перед своей совестью.
Воспоминание становится для нас праздником, а для тех, кто идет следом за нами, хотят они того или не хотят, — школой, той вечной эстафетой, которая и оборачивается живой историей народа, его памятью, его сутью.
Ничего не поделаешь, и наше поколение, оставшихся в живых солдат Великой Отечественной войны, перевалило за пятидесятилетний рубеж, и слова «а помнишь» стали для каждого из нас высокой нравственной категорией, не столько оглядкой на прошлое, сколько, пожалуй, утверждением уверенности в неотвратимой правильности нашей трудной и прекрасной судьбы.
Мы вовсе не хотим, чтобы то, что было с нами, повторилось с новым поколением, с нашими детьми. Нет! Но мы знаем, что жизнь усложняется. Мы чувствуем, как растет ответственность человека за свои поступки, за свой народ, Родину, за прародительницу всего живого и разумного — нашу Землю. Значит, новому поколению нужен будет наш опыт мужества, обязательно нужен. Ведь в конце концов жизнь человеческая и есть ничто иное, как п р е о д о л е н и е. Об этом я написал стихи:
Да, мы на противоположной стороне вершины. Мы чувствуем ее, эту вершину, спиной, а чтобы увидеть ее, надо повернуться.
Девятнадцатого декабря 1971 года Ленинград отмечал тридцатилетие знаменитой Дороги жизни. Я был на этом празднике в Кировском театре. Я видел этих пожилых людей, которые ради торжества почистили и прикрепили на гражданские пиджаки и блузки ордена и медали. Я видел женщин и мужчин, бывших солдат и командиров, шоферов и моряков, летчиков и регулировщиц, зенитчиков и артиллеристов, кладовщиков и водолазов, видел отцов и матерей нынешнего поколения строителей, я видел слезы на их глазах, когда они нестройными хриповатыми голосами пели свою песню: