— Кому бы я сказала? Тебе или Бугру? Аверьяну Гущину? Кто разорался о кубиках? Вам приписка нужна. Разве я не понимаю? Думала, вы настоящие парни, а вы — дерьмо.
— Ты поосторожней.
— Ударишь?
— Сказал, поосторожней.
— Трус ты, Цыпленок. И Бугор — такой же трус!
— Ты брось, Бугор в законе! — У Лешки испуганно округлились глаза.
— Сто раз слышу, в законе, в законе. Не пойму, что это значит?
— Вор он, поняла? Слово дал какое-то уркам, как выйдет на волю, будет снова воровать. Вот почему в законе. Крест видела? Таскает, чтобы все знали силу его слова. Восемь лет выпиливал кусочком напильника.
— Врешь! — Я не могла прийти в себя, ошеломленная услышанным, не веря ни одному слову.
— Честное слово! Хочешь, побожусь?
— Ты тоже вор?
— Нет… я работяга.
— Спасибо, хоть успокоил… Никогда не думала, что Бугор такой дурак. Восемь лет крест пилил… Разве не мог настоящей работы для себя придумать? А я его за человека считала. Вор! После войны у мамы украли хлебные карточки… Какой-то паразит наш хлеб съел… Дома у нас всего три картошки оставалось… В цехе мама упала от голода… Ее подруги с «Прядилки» узнали об украденных карточках, свой хлеб отдавали… Мама домой хлеб в платочке приносила… Развяжет платок, а кусочки разваливаются… Кусочки маленькие, как кубики… Работницы от себя хлеб отрывали… А ты спрашивал, какая я рабочая! Нам с мамой рабочие «Прядилки» не дали умереть с голоду! Разве я их могу подвести? — Я тяжело вздохнула. Стыдно вспомнить: и меня чуть не втянули в кампанию воровкой. Почему я забыла о хлебных карточках?
— Анфиса, я с тобой по-хорошему хотел поговорить; а погорячился.
— Ну говори. Скажи, что тебе Бугор еще насоветовал? Слушаешь ты его, боишься. Разве он человек?
— А кто же?
— Нет, не человек. Позорит это звание. Он мог бы украсть наши хлебные карточки. Бугру скажи, ненавижу я его! Человек — это звучит гордо! Горький так сказал! Ты слышал?
— Нет… а слова правильные, — Цыпленков задумчиво замолчал. — А я так думаю, человеком быть трудно. Отвечать за все надо. Я Маргариту вспомнил. Прозвали ее Королевой, а за что? Какая она королева! Просто баба. Жизнь у нее трудная, с заковырками. Одним словом, тысяча и одна ночь. Рано вышла замуж, муж умер, потом сына похоронила. Вышла второй раз замуж. Пьяница ей попался на горе. Ушла она от него. Разобрался я — хорошая она. Это не всем дано понять! А мне она открылась. — Лешка задумчиво улыбнулся, вспомнив что-то радостное. Неожиданно повернулся ко мне и спросил, как будто ничего не произошло: — На обед что сварганила? А?
— Обеда не будет. Больше я вам не повариха… Сами варите… Я встану на канаву. Вы о рубчиках думаете, я тоже не рыжая. Тоже заработать надо. Я не крестница-нахлебница.
Мы молча дошли до лагеря. Лешка Цыпленков украдкой поглядывал на меня, все еще надеясь, что я смягчусь, зайду на кухню, займусь примусом. В палатке я достала из ящика банку тушенки, взяла горсть черных сухарей, насыпала в карман колотого сахару.
— Грызи сухари, Цыпленок, — сказала я твердо и направилась к своей палатке. — Вот тебе и весь обед.
Есть мне не хотелось. Залезла в спальный мешок и с наслаждением вытянулась. Но сон не шел: мучила совесть. Первый раз я оставила ребят без обеда. Загремела галька, раздались тяжелые шаги около палатки.
— Чудит ведьма! — услышала голос Аверьяна Гущина.
— А сама она обедала? — хрипловатый бас принадлежал Володьке Свистунову.
— Нет.
— Ты уговорил бы ее.
— Пробовал, — сокрушенно вздохнул Лешка Цыпленков.
— Взял бы сам что-нибудь наколдовал, — зло сказал Бугор. — Жрать хочется.
— Становись — сам вари! — огрызнулся Леха.
— Цыпленок, ты что-то разговорился. Придется, пожалуй, тебе объяснить: человек я нервный и относиться ко мне надо с уважением.
— К тебе, Бугор?
— Да.
— Ты на человека непохож. Слышал слова Горького о человеке?
— А я кто, по-твоему? Не человек? Хочешь, я из тебя черепаху сделаю? В один момент!
— Слабо!
— Посмотрим.
— А ну, пойдем поговорим! Не люблю свидетелей.
Парни ушли, и я не узнала, чем кончился их спор.
— Эй, работнички, вставайте! — громко закричала я утром, подходя к большой палатке. Но никто не отозвался. Я заглянула в палатку: там никого не было. Поняла, что давно ушли на работу. Я взяла лом и лопату и направилась к своей канаве. Надо доказать, что я умею работать.
С реки рваными клочьями подымался туман и полз по камням, шаркал и царапал их. Большая черная туча закрыла солнце, и сразу потемнело. От Главного и раскатанных по тундре камней потянуло холодом.