— Володя! — громко позвала я его. — Помоги открыть тушенку.
Я не знала, услышал ли мой голос Бугор, но он появился на кухне, неся перед собой охапку дров. Ногой отодвинул большую кастрюлю.
— Звала?
— Открой банки.
— Давай! — Володька из кармана вытащил острый нож. Поймал мой взгляд. — Бриться можно… — Он провел лезвием по руке.
Володька деловито обтер с банки рыжий солидол. Легко вонзил нож и одним движением вырезал ровный жестяной кружок. Из банки соблазнительно проглядывало красное мясо, залитое жиром. Сверху — перекрещенные листочки лавра.
— Подожди, Володька, — остановила я Бугра. — Разве я не растяпа, ну скажи? Зачем же нож тупить? У меня есть открывалка.
На кухню принесла свой охотничий нож, надеясь удивить парня. Но Бугор равнодушно посмотрел на нож. Открывал каждое лезвие, сосредоточенно пробовал на палец. Оглядел штопор, отвертку и шило.
— Железо.
— Какое железо?
— Посмотри, — Володька тихонько стукнул финкой. На лезвии ножа осталась зарубина. — Видела? Железо! — размахнулся и швырнул финку.
Нож с костяной ручкой пролетел через всю кухню и впился острием в доску полки.
Бугор поразил меня. Но ему, видно, было мало моего удивления. Подошел к полке, выдернул раскачивающийся нож. Нацарапал кружок острым лезвием. Вернулся не спеша к Вериной раскладушке и бросил финку. Нож пролетел через всю кухню и воткнулся в центр круга.
— Ты циркач? Выступал на арене? — спросила я.
— Почти, — Володька улыбнулся. Положил растопыренную пятерню на стол. Принялся бить финкой между пальцами, все время ускоряя темп.
Каждую минуту он мог отсечь себе палец, и я от страха закрыла глаза. Но ничего не произошло.
— Ты долго обучался кидать финку, вот так бить?
— Не особенно… лет восемь.
— Мне так не научиться…
— Не к чему тебе этому учиться… У тебя другая судьба.
Я взяла алюминиевую миску и застучала по ней ложкой. Такой сигнал к завтраку, к обеду и ужину всегда подавала Вера.
— Ну, хвались, Детский сад, что настряпала? — спросил начальник партии и приветливо улыбнулся.
Александр Савельевич устроился на перевернутом ведре. Миску поставил на скамейку. Обратила внимание, что у него не гнулась нога. Он вытянул ее вперед. «Неужели он тоже участник войны, как сосед по купе Иван Сидорович?» — подумала я.
— Снова я — Детский сад! — с обидой заметила я. — Скажите лучше, новая повариха.
Вера отвернулась к окну и украдкой смахнула слезы. Я не поняла, почему она заплакала. Неужели, подумала, что я хочу занять ее место? Ну и чудачка! Поваром я быть не собираюсь. Цыпленков гордится своей специальностью. Я тоже хочу быть горнорабочей.
— Ай-да Анфиса! — пробасил Лешка Цыпленков, облизывая языком ложку. Протянул руку к кастрюле, чтобы добавить себе в миску макарон.
— Добавки не будет, Цыпленков, — сказала я спокойно и постучала поварешкой по краю. — Дрова не хотел колоть.
— А ты памятливая! — Лешка почесал затылок пятерней. — Я к тебе с уважением. Похвалить решил стряпню. А добавки не хочу — наелся.
Александр Савельевич хмыкнул и, чтобы скрыть улыбку, разгладил рукой рыжеватую бородку.
Мне не хотелось никого обижать. Макароны делила поровну, сдабривала сверху подливкой, стараясь поймать каждому кусочек мяса.
— А повариха в самом деле ничего! — многозначительно сказал Аверьян Гущин, высокий, сутулый. Он подцепил ложкой листок лавра. — Разрешите вроде награды за хороший завтрак. Постаралась!
После похвалы Аверьяна я была на седьмом небе: оказывается, я все-таки что-то умею делать!
— А на обед что будет? — спросил Президент, не сводя с меня темно-коричневых глаз, похожих по цвету на лежалые желуди.
Володька Бугор оживился:
— Все по заказу: люля-кебаб, лангман, курица а-ля Помпадур, ростбиф, филе на вертеле.
Ошарашенный Лешка Цыпленков принялся скрести обросшие щеки, скалил зубы, ловя взгляд Президента. Он и не знал, что ему заказать. О таких блюдах он даже никогда не слышал.
Игра развеселила меня.
— Кому порционные блюда, говорите сейчас!
Рука Лешки Цыпленкова переползла со щеки в косматые волосы. Он скреб затылок короткими пальцами, вертел головой, что-то мучительно обдумывал. Больше всего он, видно, боялся прогадать. Вглядывался в лица ребят, подмигивал толстушке Вере, просил, чтобы она пришла к нему на помощь.
— Мне азу! — сказал улыбаясь Александр Савельевич. Достал из куртки пачку сигарет. — Азу — хорошо!