— Угробит опричник! — ругался Лешка Цыпленков. — Кто доверил этому чучелу машину? Если он так еще раз бросит вездеход, пойду пешком. Мне своя голова дороже.
— Была бы голова, — сказал Володька. — А то котел чугунный. Не скоро расколешь!
Мишка, словно услышал ворчания Цыпленка, вдруг повел вездеход осторожно, как будто это был ученый слон, которого заставили шагать по бутылкам.
Мне хотелось представить неизвестную Хауту. К ней мы нетерпеливо стремились. Справа и слева громоздились высокие хребты гор. Но особенно меня поражало небо. Синее, чистое. Такой же нетронутой синевой сверкал лед на озерах и маленьких ручейках.
Вездеход встряхнуло. Заброшенный наверх край брезента упал, и в кузове сразу потемнело, как в кинозале.
Задвигались ящики, бочки с соляркой. Спальный мешок сполз со своего места, раскатился и ударил Президента по голове.
— Глупая шутка! — обиделся парень, недовольно сопя. Он протирал припухшие от сна глаза, хмурился.
— Мешок тебя сам огрел! — засмеялся Боб Маленький.
— Думаешь, я поверю? — Президент дернул за лямку рюкзак и, размахнувшись, стукнул Боба Маленького, а потом и гогочущего Цыпленка.
— Не люблю глупых шуток! — закричал Цыпленков и швырнул мешок к кабине.
Вездеход резко остановился. Александр Савельевич громко сказал, напрягая голос:
— Щучья-река. Посмотрите!
Володька Бугор приподнял брезент. Справа тянулись высокие красные скалы с острыми краями. Резкий ветер вырывался из долины, сдувая сухой снег. Он набился в щели между камнями, спускался длинными распущенными хвостами.
Русло реки задул снег, но угадывались все повороты и петли по высоким торосам, сугробам и береговым обрывам.
Мишка Маковеев сорвал машину, прежде чем я смогла как следует запомнить очертания берегов. Мы мчались под уклон по мягкому снегу. Но скоро днище загудело от тяжелых ударов; машина наскочила на камни. У берега вездеход зарылся в сугроб. Медленно полез вперед, пробивая широкую колею.
Наконец, гусеницы мягко застучали по ровному льду. Вездеходчик, вместо того чтобы скорей пересечь широкую реку, направил машину по льду, радуясь быстрой езде на четвертой скорости.
— Балда Мишка! — выругался Бугор. — Не на Невский вырвался. Утопить захотел! — Он дернул меня за руку и потащил к борту.
— Володь, ты чуть руку не вырвал! — пожаловалась я.
— Сиди! Затрещит лед — выпрыгнем!
— Струсил? — я вызывающе смотрела на Бугра. Лешку Цыпленкова, Аверьяна Гущина я могла считать трусами, но Володьку никогда. Цыпленок ничего не заметил. Он лежал на своем месте и, щурясь, смотрел в зеленое полотно брезента, не выражая беспокойства и волнения. Я вырвала руку и плюхнулась на свое место.
— Почему ты забыл о ребятах? — набросилась я на Бугра, не в силах скрыть волнение. — Александр Савельевич в кабине сидит. Начнем тонуть — ему не выбраться!
Называть Бугра по имени я не могла, так как своим поступком он удивил меня: настоящий товарищ никогда не оставит друга в беде. Разве мы все не стали его товарищами? Разве не стал его товарищем Александр Савельевич? Президент рассказывал, что начальник партии в войну был комиссаром, брал рейхстаг.
— Что вы здесь обсуждаете? Кого собрались топить? — удивленно спросил проснувшись Боб Маленький, подался вперед, сжав кулаки. И вдруг застучал по кабине.
Я поняла, что мне надо делать. Тоже принялась садить кулаком по железной перегородке. Вездеход остановился.
— Александр Савельевич, надо на берег выбраться! — громко сказал Боб Маленький встревоженно. — В промоину попадем! Лед синий… Река должна вскрыться!
— Не волнуйтесь, сейчас сворачиваем, пологий берег нашли!
Мне неприятно было смотреть на Бугра. Не хотела, чтобы он лежал рядом со мной, дыша в лицо табачищем, щекотал шею бородой. Решительно переползла к Президенту и прижалась к его спине.
— Президент, ты давно марки собираешь? — тихо спросила я, стремясь узнать, что это за парень.
— С детства.
— Знала я одного марочника, — сказала я и задумалась, вспомнив Алика недобрым словом.
— Ну и что? — поинтересовался Президент.
— Дедушка его собирал марки разных колоний… Ему альбом по наследству достался. У него есть марки с острова Мадагаскар.
— Филателистов я знаю… В Москве известны профессор Иванов, академик Дальгородский, профессор Воронцов.
Я крепко сцепила зубы, чтобы не вскрикнуть. Лучше больше не спрашивать Президента, а то он вдруг скажет, что знал Алика. Слышал от него обо мне. Зачем я затеяла разговор о марках? Ну зачем?