— Как звать твоего знакомого?
— Мальчик из нашего класса.
Президент явно обрадовался представившейся возможности просветить меня. Он начал рассказывать о марках захватывающие истории одну за другой. Все прислушались к нему.
— Марки дорогие? — спросил Аверьян.
Президент отодвинулся от меня и повернул голову к Гущину, смотря на него уничтожающим взглядом.
— Есть марки дороже золота. — Голос геолога перешел на шепот. — Марка Британской Гвианы. Ее выпустили в тысяча восемьсот пятьдесят шестом году. На ней нарисована трехмачтовая шхуна. Анфиса, у твоего приятеля, конечно, нет такой марки?
— Я не видела.
— И не будет. — Президент довольно хихикнул. — Американский миллиардер Хайнд купил марку Британской Гвианы на аукционе за триста пятьдесят две тысячи франков.
— А ты не врешь? — спросила Ольга. Она, оказывается, не спала и внимательно слушала Президента, не спуская с него глаз.
— Это все знают. Спроси любого филателиста. Богатые коллекции имели императоры, короли, президенты. У меня тоже хорошие марки. Прислал знакомый. Одна марка с Гватемалы. Нарисован красный попугай с длинным хвостом. Кексель — птица счастья. — Президент посмотрел на меня: — Понятно?
— Ну, ну, завирай дальше. Ты о королях еще чего-нибудь наболтаешь, — засмеялась Ольга. — Все равно спать не хочется. Боб Маленький напугал промоиной! Я плавать не умею, боюсь…
— Английский король Георг Четвертый любил марки. Его коллекция славилась.
— А еще у кого? — спросил любопытный Лешка Цыпленков.
— У испанского короля Альфонса Тринадцатого.
— Случайно, не воровали у них марки? — поинтересовался Аверьян.
— В сейфах такие марки хранят, — пояснил Президент. — В тысяча девятьсот тридцать первом году свергли в Испании монархию. Альфонс Тринадцатый убежал, бросив ценное имущество, но прихватил с собой все марки.
— Дурак, золотишко бы цапнул! — разочарованно сказал Гущин. — Дурак Альфонс. А еще тринадцатый!
При очередном толчке упал брезент, и в машине стало темно. Мишка Маковеев не сбавлял скорость. Вездеход, по-прежнему натужно тарахтя, упрямо продирался между скалистыми горами, то и дело шлепая гусеницами по камням, переезжая ручьи.
Президент протяжно зевнул. Не закончив рассказ, захрапел, не досказав всех историй о королях, президентах и их коллекциях марок.
Скоро и меня начало укачивать, но я крепилась. Боялась, что пропущу что-то особенно важное.
Сколько я проспала, сказать трудно. Проснулась от тяжелых ударов. Они гремели справа. То раздавались снизу, а через минуту удары сыпались по бокам. И снова грохот сотрясал вездеход. Казалось, что от сильных ударов он подскакивал.
Я испуганно открыла глаза, меня поразило, что я не слышала знакомого лязга гусениц, словно Мишка Маковеев потерял их по дороге.
В машине стоял громкий храп, все спали, устав от тряски, дороги, разговоров.
— Боб! Президент! Цыпленок! Аверьян! Владимир! Ольга! — громко выкрикивала я имена. — Проснитесь скорей. Что-то случилось! Скорей просыпайтесь, черти!
Лешка Цыпленков отбросил брезент на дуги. Темные рваные облака скупо процеживали свет, спутав всякое представление о времени. Бурная река тащила нас вместе со льдом вниз, то и дело швыряя на камни, крутя на водоворотах.
— Сеха-яха! — громко сказал Боб Маленький. — Мы должны были ее переезжать! Уже вскрылась!
— Мы плывем! — испуганно крикнула Ольга.
— Тише! — Володька Бугор сел на борт и закричал: — Выбирайся на берег, Малюта! Действуй живо, дурак!
— Я ухи забыл надеть!
Хлопнула дверка кабины. Александр Савельевич начал вылезать на крыло.
— Ухи забыл! — рявкнул громко Бугор, перекрывая гул реки и скрежет трущегося льда. Он выругался. Быстро принялся раскидывать вещи.
— Цыпленок, ты железные щитки для гусениц не видел?
— Нет.
— В правом углу лежали, — сказал Президент, суматошно раздвигая рюкзаки, спальные мешки, палатки, ящики и коробки.
— Давай, шевелись! — орал Бугор.
Грозная река тащила вездеход, как самую обычную щепку, крутила и безжалостно била о камни и льдины.
Александр Савельевич выбрался из кабины на крыло, и машина сразу накренилась. Волны стали перекатываться через борт, захлестывали.
Я смотрела на Александра Савельевича со страхом. Вездеход как назло швыряло из стороны в сторону, и для того чтобы удержаться на капоте, надо было обладать ловкостью акробата. Но стоять на одной ноге — еще труднее.
Вездеход ударило о камни. Раздался всплеск. Я едва удержалась, чтобы не крикнуть. Александр Савельевич продолжал стоять, вытирая рукой мокрое лицо: его окатила с ног до головы высокая волна.