Часы, висящие на высоком столбе, напоминали луну. Стрелки медленно ползли по кругу. Они чуть вздрогнули и остановились — маленькая на восьмерке, большая на двенадцати.
— Восемь часов! — произнесла я, оглядываясь по сторонам. Сказалась выработанная привычка. «Сейчас придет Алик. Мы всегда встречались с ним в это время».
Но тут же отогнала эту мысль. Заставила себя не думать о нем. Не хочу его видеть, не хочу! Если бы он сейчас появился, надавала бы ему по щекам.
Около часов стоял мальчишка. В руке сжимал целлофановый пакетик. В пакетике, как в куске льда, горел красный цветок. Я посмотрела на мальчишку и невольно сравнила его с Аликом. Как они похожи. Нет, я все выдумываю. Или похож все-таки? Разве что манерой сутулить плечи и хмурить брови…
На меня чуть не налетел мальчишка с цветком. Он шел от памятника Пушкину грустный и печальный.
— Не пришла?
— Нет! — растерянно ответил мальчишка и оторопело посмотрел на меня. Он не мог понять, как я узнала о его свидании. Бросил мне цветок. Сорвался и побежал.
Мне показалось, что мальчишка расстроен. Мне стало жалко его, но помочь я ему не могла.
Вот и моя милая, родная улица. Принимай, родная, беглянку! Захотелось погладить каждое дерево у тротуара, каждую дверь подъезда.
В двух наших окнах горел свет. Мама еще не спит, ждет меня. Сидит за столом и прислушивается к каждому звонку. «Милая, хорошая мама! Ты у меня самая лучшая на свете! Прости, что я заставила тебя страдать и мучиться! Я тебя люблю! Ты даже не знаешь, как я тебя крепко, крепко люблю! Люблю и всегда буду любить!».
Слезы катились у меня из глаз, и я слизывала их языком. Сейчас я поднимусь к себе на второй этаж. И увижу маму. Мама давно постелила мне на диване. Положила две подушки и старое ватное одеяло. Как я устала и измучилась! Как хочу есть! Почему мне суждено мучиться? В чем я виновата? Мама все поймет и простит меня.
Но кто это? Прямо передо мной в ворота юркнул мужчина. В руках у него авоська и большой торт. Кузьма Егорович! К маме идет?
Много мне выпало за сегодняшний день, но такого я не ожидала.
Круто повернулась и торопливо пошла.
Успела заметить, как из парадного вышла сгорбившаяся женщина. Мама?
— Фисана! — тихо позвала мама, всхлипывая от плача. — Фисана!
Я ладонью зажала рот, чтобы не закричать.
Мама шла по улице, оглядываясь по сторонам, как будто искала меня в дремучем лесу, где я заблудилась.
Я не могла больше сдерживаться и побежала.
Казалось, за мной по пустынной улице летел мамин зовущий голос. Он искал меня, хотел остановить: «Фисана!»
Но я все дальше и дальше уходила от дома.
Папа, папа, для меня ты единственный!..
Вновь начала тревожить мысль: как жить, что делать дальше?
Долго слонялась по улицам вечернего города, не находя для себя ответа.
Начала сказываться усталость. Все чаще я останавливалась. Прижималась к стенам домов или присаживалась на скамейки, чтобы немного отдохнуть.
Вспомнила о Маше Корольковой и обрадовалась. Она все поймет, примет меня. Переночую у нее, а потом что-нибудь придумаю. Как говорят, утро вечера мудренее.
Остановилась у телефонной будки. Попросила у пожилого прохожего две копейки.
В телефонной будке под потолком тускло светилась лампочка. Трубка оторвана, болталась разноцветная метелка проводов. «Работа начинающего радиолюбителя», — подумала я, ловя себя на том, что повторила фразу Алика Воронцова. Тогда в телефонной будке он смеялся: «Хорошо, что я не делаю карманные приемники, а то бы для динамика отрезал трубки». Эта работа не Алика, не Жоры, я уверена. Им бы серьезное, денежное дело: нападение на инкассатора или ограбление сейфа! У них есть успех! Научились воровать костюмы джерси со склада через окно. Они должны добывать деньги, чтобы кататься на такси, кутить в ресторанах. «Жить с фантазией!»
Пришлось искать другой автомат. Круг с цифрами не возвращался на место, я его докручивала пальцем.
— Позовите, пожалуйста, Машу! — взволнованно попросила я.
— Кто просит?
— Подруга.
— У нее много подруг.
— Знаю… скажите, зовет Фисана.
— Это ты, Аникушкина? — не сразу я узнала голос Машиной мамы. — Хорошо, что ты позвонила… Ты мне и нужна… Зайди, мы поговорим… Ты мне все расскажешь.
— Что я должна рассказать?
— Ты сама знаешь… о летчике… Ты ездила на аэродром…
Я испуганно выронила трубку. И тут меня считают виноватой? Но в чем? Пожалела себя. Почему я такая невезучая? Постоянно попадаю в разные истории. Вот поеду к Виктору на аэродром и расскажу ему… Пусть знает: я Машу отговаривала… Мне теперь все равно: до экзаменов не допущена, из дома ушла. Подумать только, я во всем виновата!