Вернувшись в свою однушку на первом этаже трехэтажного здания, я только успела расставить на икеевском обеденном столе посуду для ужина и включить какую-то мелодраму с Мишель Уильямс, как раздался звонок в дверь.
Если женщина живет одна – ее жизнь полна опасностей. Я тихонько подкралась к двери – на случай, если надо будет притвориться, что меня нет. Заглянула в глазок и не обнаружила никого.
В дверь снова позвонили. Кто же это может быть? Назойливый коммивояжер? Активист, собирающий пожертвования для какой-нибудь организации? Грабитель, насильник, двое насильников? Банда вооруженных насильников?.. Пока моя фантазия перебирала один вариант за другим, мои руки сами собой открыли дверь – хотя я совершенно не собиралась этого делать. За ней стояла моя тетя.
– Тетушка! Вот так неожиданность!
– Девочка моя! Что с тобой случилось? Выглядишь такой уставшей.
Тетя прищурилась, изучая меня взглядом, и ловко сбросила свои дешманские шлепки – прямиком на мои туфли от Фабио Рускони и балетки Repetto, аккуратно построившиеся у входа.
– Как тут тесно, к тебе прямо не зайдешь! – крякнула тетя и протопала в комнату. – Эх, опять горбишься… впрочем, как всегда. Ну-ка, давай выпрями спину. Во-от, другое дело! – Она похлопала меня ладонью по спине, и я вытянулась, растерянно уставившись на потрескавшиеся подошвы ее шлепок, валявшихся теперь на полу. – Да уж, какая тут осанка, шагу негде ступить! – воскликнула тетя. – Эх, вся в мать. Та тоже вечно скрюченная ходила. Как будто родилась горбатая, не иначе. Я ее вечно одергивала, но стоило отвернуться, как она опять сгибалась. А ведь тело – это отражение характера. О господи, а это еще что такое?!
Не медля ни секунды, тетя плюхнулась за мой безупречно сервированный обеденный стол. Легкий стул в стиле минимализма, подобранный в комплект к столу, застонал: он совсем не привык держать на себе такое грузное тело. А я осталась стоять, с подозрением глядя на выемку толщиной в палец, появившуюся на паштете из жареных овощей. На экране продолжался фильм: солнечные лучи красиво разливались по рукам Мишель Уильямс, вызывая во мне приступ очередной зависти к этим светленьким девушкам, которым ни разу в жизни не приходилось переживать о депиляции.
– Ну и жара! – выдохнула тетя, отворачивая ворот. – Выпила бы сейчас целое море. У тебя найдется что-нибудь попить?
Через тетину кофту с дешевыми фиолетовыми и золотыми блестками, складывавшимися в форму тигра, виднелся невзрачный серый топ. Она посмотрела, как я подхожу к холодильнику.
– Боже, даже холодильник – и тот крошечный! Как у тебя там вообще что-то помещается? – прыснула тетя.
– Есть только грушевый сидр.
– Грушевый сидр? А нормального ничего не нашлось? Ну, вина, например? – Тетя взяла протянутую бутылку. – Ой, да тут на полглотка! Так дело не пойдет, – сказала она, прилично отхлебнув. А потом, широко улыбнувшись, добавила: – Хотя на вкус ничего так.
Тетя осталась у меня на ужин и досмотрела фильм до конца. Сюжет ее мало интересовал: она внимательно разглядывала комнату и вспомнила про кино, только когда показали сцену, где героиня Мишель Уильямс принимала душ. На этом месте у тети отвисла челюсть.
– А знаешь, странно это все-таки! У иностранок такие бледные волосы на руках и ногах – еле заметные. Зато там, внизу, – темные как у нас.
– Точно, – согласилась я. Это она верно подметила.
– Я где-то слышала, что волосы там внизу у людей того же цвета, что и брови. Но разве такое возможно? Это же самое нежное и уязвимое место, и оно нуждается в защите. Поэтому тело выращивает там самый плотный и темный покров, который только может.
– Наверное, кто знает.
– Да ладно, нечего скромничать! Мне интересно, что ты об этом думаешь!
Проигнорировав тетин вопрос и ее ладонь, застывшую на месте после хлопка по столу, я отправила в рот еще немного «цезаря».
Начались титры, и я поставила диск на паузу. Тетя облокотилась на стол и заговорщически наклонилась ко мне – так словно она целый вечер только и ждала этого момента:
– Так, похоже, пора переходить к делу. Ну что ж, юная леди. Расскажите, чем вы сегодня занимались?