Джондо через зеркало смотрит на меня.
— Какой я советчик, Ушанги?
— Ладно, ладно, скромняга! Свое дело туго знаешь!.. Гигла, ну- ка встань на минутку.— Парень нехотя поднялся.— Доментий, спроси у этого сосунка, сколько он за джинсы заплатил?
— Двести,— охотно сообщает Гигла и косится на дружков.
— Слыхал? А за сколько ночей ты в своей дежурке двести рублей высидишь?.. Поедем со мной на точку, одену тебя с ног до головы... Слушай сюда. Промышленный город средних размеров, ларек на вокзальной площади, на ларьке вывеска — виноградные гроздья, рог и шашлык: «Пейте чистое, натуральное грузинское вино!»
— Представляю, что ты под этой вывеской продаешь,— хмыкнул парикмахер Джондо.
— Наше вино позоришь! — заерзал намыленный старик.
— Не имеет значения! Пьют — значит, нравится. Силой никому в пасть не вливаю. А в этом ларьке замурованный Ушанги Квателадзе. Раз в полчаса голову в окошко высовываю. Как черепаха. Зато тугриков!.. Поедем, Доментий. Мне напарник нужен покладистый, чтоб не шакалил. Хочешь, с Никой поговорю...
— Не стоит. Мне и здесь хорошо.
— Что здесь? Что здесь?! — возмущается Ушанги.— Что ты здесь делаешь? Старую мельницу ремонтируешь? Кому она нужна, твоя мельница.. А какие там бабы, братцы!—плотоядно скалясь, он оглядывает притихших парнишек.— Живете тут страдальцами!.. Смотрите на этого разиню и запоминайте, каким не надо быть в наше время!.. Он, видите ли, потомственный виноградарь и винодел. Что же ты в монтерской будке торчишь? Твое умение никому не нужно!
— Ну чего ты привязался? — отмахиваюсь я.— Езжай на свою точку, я же не держу.
— Спасибо, Доментий! Не держишь... Ты мне людей портишь, плохой пример молодым подаешь.— Он вдруг захохотал и шлепнул меня по спине.— Только нынешняя молодежь словам не верит. Нынешняя молодежь на штаны смотрит. Доментий Гачечиладзе идет и светит задом, а у Ушанги Квателадзе задница фирмой обтянута, проклепана, «молниями» прошита. Все! Вопрос снят. Правильно, ребята?
— Доментий у нас делом занимается,— неожиданно сказал сидящий перед зеркалом старик.— А ты...
— Ты, дядя, помалкивай,— прервал его Ушанги.— Есть дело и дело. Я с моим делом полстраны объездил. Официальная торговая точка. От завода, между прочим.
Джондо пофукал на старичка одеколоном. Тот встал, помолодевший, с побелевшими щеками и подбородком, расплатился истлевшим рублем и ушел, ворча что-то под нос. Ушанги скорчил ему вслед рожу. Мальчишки сдержанно засмеялись.
Мимо окна семенит нагруженный ослик. Седло поскрипывает от тяжести. За осликом, опираясь на палку, шагает угрюмый старик.
— Здравствуй, дядя Эзика! — кричит в окно Ушанги.— Пожалел бы осла, дядя Эзика! — Эзика не отвечает.— Вот последний земледелец в нашей деревне!—тычет пальцем ему вслед Ушанги.— Но он старик, из него труха сыплется. Такому только и остается в винограднике колупаться. Видали когда-нибудь, как он в село возвращается? Схватит осла за хвост, тот и тащит. Осел у него с зайца размером, а сильней верблюда.
— Нет, Ушанги, наша ослица покрепче будет,— нерешительно замечает кто-то из ребят.— Мы на нее втроем садимся: яг Джемал и Муртаз.
— Какой Муртаз?
— Бомбовоз.
— А как насчет груза? Груз она носит или только три мешка с дерьмом?.. Ослица никогда по силе с ослом не сравнится,— с умным видом заключает Ушанги и спрашивает:—А знаете, кто любому ослу сто очков даст? Вот этот. Когда наши дачники съезжаются, его под чемоданами не видать. А поверх чемоданов малец. Ему с дежурства по пути. Ага! Сам видал, как одна толстозадая по перрону носилась: «Какой ужас! Доментия нигде не видать, а в такую рань тут ни машины, ни ишака! Кошмар!» Видать, не в твой день приехала.
— Вот уж не твое дело, Ушанги.
— Это верно... Так где ты служил, Гигла?
— Сколько можно говорить!
— Охо-хо-хо-хо!
— Нам такое не светит. Военком говорит, на сто кеме ни живой души. Не забудьте прихватить мешок лука...
— А лук зачем? Разве он это заменяет?
— Уа-ха-ха-ха-ха! Вас и в тундру пускать нельзя — оленей испортите!
Со стороны моста доносится гудок электровоза. В распахнутое окно парикмахерской видны зеленые вагоны — размеренно и гладко, почти не замедляя хода, скорый проносится под нами мимо станции.
Ушанги похабно жестикулирует.
— Нам бы красоток из этого поезда!..— и грязно ругается.
Выхожу из парикмахерской. Слышу голос Ушанги:
— А этот куда делся? Утек?.. Что хочешь говори, странный он тип. На его месте, с его силищей я бы всю округу прибрал. А он...
Иду по улице. Пес понуро плетется сзади.
Нас обгоняет бабушка Тасо с козой на веревке. Коза тащит упирающуюся старушку. Старушка трясет головой и бормочет: