С дороги к реке сбегает тропка.
Спускаюсь вниз, выхожу на берег. Здесь ущелье и река круто заворачивают. Река жмется к скалистому берегу, шумит. Измельчала за лето. А весной заливает всю пойму, прет на дамбу, построенную для защиты дороги. Среди колючек и камней мальчишки расчистили футбольное поле. К штанге привязан козленок.
Прыгаю с камня на камень. Валуны под ногами, как подсвинки. Между камней щавель и колючки. При каждом шаге кузнечики брызгами.
Ближе к воде зелени меньше, больше песка. Шум реки. И вместе с шумом знакомый с рождения запах. «Купель наша,— говаривала тетя Дарико.— Святая вода Иордан...»
Пес несется ко мне. Подлетает скачками, весело лает и нетерпеливо смотрит на воду; одно ухо торчком, другое смешно загнулось, будто переломленное.
Закатываю штаны и с башмаками в руке вхожу в стремнину. Вода охватывает щиколотки, икры, добирается до колен. Не только чувствую — слышу, как она напирает на меня, бурлит.
Собака подбегает к реке и останавливается, подняв переднюю лапу, поскуливает.
— Давай! —машу башмаками.— Айда! Не трусь!
Тоже входит в воду. Задрав морду, пускается вплавь.
Под водой облаками по гальке проносятся пятна. Голыши покрыты слизью. Нога соскальзывает, стремнина тянет, теряю равновесие. Пестрая птица с криком проносится мимо.
Свободной рукой зачерпываю воду, лью на голову. Пес выбрался на берег. Мокрый, он кажется тощим и длинноногим. Носится по траве. Виляет провисшим хвостом, отряхивается. Лай, брызги.
Под скалой за выступом крутобокая молодка полощет в реке белье. Стоит по колени в воде, подол подоткнут. Выжимает и шмякает влажное на камень.
Лягушки одна за другой плюхаются в воду.
Едва натоптанная тропинка ведет к мельнице.
Старая мельница оседлала пересохшую канаву. Берега канавы заросли ежевикой. Молодые кусты сплошь увили плотину, набились под мельницу, подперли ее. Цепкие побеги вползли даже на стены. Перед мельницей папоротник вымахал выше пояса. А дальше, позади акаций пестро от ромашек и клевера.
К стене, подпертой слегой, прислонен жернов. Он на четверть ушел в землю. Встав на жернов, стаскиваю с крыши лом и кирку. Железо нагрелось на солнце. Захожу на мельницу. За столько лет запах муки выветрился, мельница пахнет лесом. Достаю из нового бункера молоток, ножовку, мешочек с гвоздями. На их место кладу сверток с мясом.
Щели и дырки в черепичной кровле забило землей, затянуло мхом. Солнце светит в дверь.
Новый пол жестковат, старый заметно проседал под ногами.
Ломиком отдираю последние доски старого пола — трухлявые, с запахом грибницы, они рассыпаются. В отверстии под мельницей пересохшее русло. В зарослях шныряет мокрый пес, гоняется за ящерицами, лопает ежевику.
Мореные дубовые балки вбирают в себя гвозди с трудом, но намертво — назад не выдрать. За столько лет балки пропитались водой, просохли в тени. Прямо стальные. Хоть новую мельницу ставь!..
В следующий раз расчищу канаву под желобами, и все! Гурам говорит, что, если по такой воду пустить, трава на лопасти намотается. Только ежевика так легко воде не поддастся. Ее из земли мотыгой не выкорчевать...
Одолжу у Шалвы арбу, посажу детей, прикатим сюда. И увидят они неторопливую воду в канаве, а над ней зеленый свод. А под мельницей шум и плеск, точно щук напустили. И сруб над протокой дрожит, и жернова хрипят, а по жерновам клепень скачет, пляшет, бункер потряхивает, из него кукуруза вылазит, толкается и по зернышку прыг в отверстие!.. И пахнет размолотой кукурузой и грозой...
Трещат цикады. Громко трещат, видно, уже полдень.
Под обрывом шумит^река.
Пес с репьями на шерсти сидит перед дверью.
За ним заросли папоротника и пригорок, по которому мы с Джано прикатили в ту зиму на арбе. Как будто недавно, а посчитать...
Кладу инструмент на место. Сверток промок. Пора.
Что смотришь, собака? Пойду я...
Полдень миновал, солнце на белесом безоблачном небе клонилось к закату, но жара еще не спадала. Марево на горизонте клубилось так густо, что казалось дымом отгремевшего сражения. Сквозь его клубы смутно проглядывал иссеченный ущельями могучий хребет.
Ближе в редеющей мгле виднелись живописные селения с голубыми лоскутами виноградников на склонах и стройными силуэтами кипарисов.
Еще ближе, с соседних гор, курчаво поросших каштановыми лесами, в ущелье свисали дорожки и тропки, похожие на обрывки веревок; тут и там в одичавших, разросшихся кущах на месте заброшенных дворов краснели обомшелые черепичные крыши; нестерпимо сверкали оцинкованные кровли двух новых домов, и на старой пустоши белела полуразвалившаяся известковая печь — свидетельница былых времен.