— Какой девиз сегодня игрался? — спросил, улыбаясь, продавец.
— Лошадь! — сказал Беппино, ясно представив себе эту бестелесную лошадь, которая обрела теперь плоть и принадлежит ему безраздельно на всю жизнь.
Перемерив все костюмы, он выбрал три.
— Надо немного ушить. Когда прислать-то?
— Мне они нужны сейчас же.
— Но они плохо сидят…
— Неважно… — сказал Беппино, подавленный новыми препятствиями. Он никогда не представлял себе, что костюм еще должен как-то «сидеть».
Продавец настаивал, Беппино согласился наконец взять сейчас один костюм, а остальные два оставить до завтра. И тут же надел на старую грязную рубаху кричаще-клетчатый пиджак. Вышел, когда магазин уже закрывался, сел в свое такси, но зная, куда ехать.
Домой он решил не возвращаться. Гардероб у него теперь был, как у наследного принца. В пачке выигранных денег не хватало тысячи пятисот…
— В отель!..
Машина помчалась вверх по проспекту Сан-Жуан, остановилась у дверей шикарного отеля. Беп-пино вышел и замер у этих дверей, не решаясь войти. Так повторилось еще с тремя отелями. Наконец он решил остановиться в какой-нибудь маленькой гостинице, попроще, например, на улице Мауа. По дороге он подумал, что надо бы известить мать, по то она будет волноваться. Велел шоферу поворачивать в сторону Бом Ретиро, оставил машину на углу, вскарабкался на свой чердак.
Дона Ассунта раздувала угли в жаровне из керосинового бидона.
— Мама, я на танцы иду. Не жди меня.
Привыкшая к независимому характеру старшего сына, самостоятельно зарабатывающего на хлеб, старуха не обернулась.
— Не возвращайся поздно…
— Я останусь ночевать у Луиджи.
Дона Ассунта подняла голову, хотела прибавить еще какое-то напутствие и вылупила глаза в изумлении.
Беппино задрожал внутри своего нового наряда.
— Это еще что такое?!
— Я… я в лотерею выиграл…
— Голодранец! Что ты себе позволяешь?! В лотерею выигрывать! А деньги?! Прожрал, да?.. Сколько выиграл?
Беппино колебался:
— Три… триста…
— И все это на ветер пустил?
— Нет… Сто только…
Дона Ассунта запричитала. Она трудится, не разгибая спины, всю жизнь на детей положила, а сын кутит, с пути сбивается. Она потребовала деньги. Беппино посчастливилось вытащить из кармана несколько билетов помельче. Он протянул старухе:
— Вот, двести.
— Так ты на танцы?
— Ага.
— Возьми десять мильрейс, там на что-нибудь…
…Весь как в лихорадке, найдя, что номер — роскошный (гостиница была дешевенькая, жалкая), Беппино умылся, надел новое белье.
— Подать ужин, сеньор?
— Нет, я ужинаю в городе.
Снова сел в такси, ожидавшее у подъезда. Счетчик показывал больше 50. Шофер был напуган. Беппино презрительно уплатил, снова сошел на проспекте Сан-Жуан, весь сияя, с видом победителя. Впервые в жизни было у него такое чувство, что он может завладеть всем, что всё открыто ему, всё принадлежит ему. Мимо прошел какой-то важный господин. Беппино захотелось дать ему пощечину. Если он начнет скандалить, ему можно заткнуть рот крупным банкнотом. Всё теперь доступно! Незаметно он оказался вблизи роскошного ресторана, куда однажды вечером — он видел — входил Шелковая Рубаха. Он хотел тоже войти, но не решился. В конце концов он вошел в скромную столовую — ужасно хотелось есть! — выбрал что-то, спросил вина. Ему хотелось заказать все блюда и вина, какие были в меню, наесться до отвала и напиться пьяным, кутить, как тот пузатый португалец, что всегда так скупо дает на чай, а у самого, говорят, столько денег, что министры и те у него взаймы берут.
Подали кушанье, он съел пару кусков и отставил тарелку, быстро опрокинул в рот остатки вина, вышел, легкий и веселый, на улицу.
— Я теперь только веселиться буду!
Он пожалел, что один. Мимо шли всё незнакомые люди. Как жалко, что магазины уже закрылись. Столько нужно еще купить! Две девушки поравнялись с ним. Счастливо захлебываясь дымом дорогой сигары, широко улыбаясь, он бросил им вслед какую-то задорную шутку, не тем голосом, похожим на лай собачонки вслед пронесшемуся автомобилю, каким говорил раньше, а звонко, смело, весело. Он теперь был богатый, видный человек. Ему даже захотелось остановить одну из них:
— Ах ты милашка!
На следующее утро он проснулся поздно, часов в десять. Удивился, оглядев незнакомую комнату. Но, вернувшись к действительности и вспомнив свое новое положение, соскочил с кровати, жадно торопясь, как человек, боящийся упустить хоть одно мгновенье жизни.