Тати прыгнула на колени к матери и обняла ее за шею:
— Мамочка, какая ты теплая…
Тати давно уже проснулась и ждет утра, чтоб бежать к морю. Море всегда у нее в мыслях, в ушах и перед глазами. Она влюблена в море. Она любит море не меньше, чем маму. Потому что мама всё может и море все может. Мама бывает ласковая, и море бывает ласковое. Мама часто сердится, и море часто сердится. Только вот в чем разница: мама не даст никому обидеть Тати, а море, наоборот, опасное, в нем утонуть можно…
— Далеко от дома не уходи, — наказывала Мануэла, освободив, наконец, Тати от домашнего ареста, одним веселым утром, когда солнышко прогрело берег. Девочка отвечала, что придумала такую игру, что именно даже нельзя от дома уходить, — в «плантацию». В палисаднике они с негритяночкой вырыли несколько ямок и положили в них по зернышку фасоли и маиса. Тетя одна, работающая в прачечной, сказала девочкам, что зерна обязательно взойдут…
Время шло…
— Мамочка, когда ты поедешь в город, возьми меня с собой, ладно?
Витрины магазинов были просто чудо! Вначале Тати хотелось обладать всем, что там выставлено. Долго не могла она понять: как это все проходят мимо и никто ничего себе не берет? Держась за подол матери, Тати слушала объяснение, почему все не берут всё. Объяснение не удовлетворило ее, тем более что новые и новые витрины на их пути — с фруктами, игрушками и прочими манящими вещами — выставляли напоказ свои сокровища.
— Я нахожу, что на земле есть всё, правда, мамочка?
Залюбовавшись на витрину с сырами, Тати спросила, на каком дереве растет сыр. А вот манекены, похожие на настоящих людей, возмущали ее; ей хотелось бросить в них камешек: ну чего стоят без дела? Когда мать задерживалась в магазине, девчушка использовала время, играя в классы на плитах панели. Не замечая толчков, она вдруг оказалась в самой гуще спешащего людского потока и была им увлечена далеко от того места, где рассталась с матерью. Господи, да в какой же дом вошла мама? Тати прыгала всё дальше, скорее занятая игрой, чем испуганная. Но мамы что-то долго нет… Из какой двери она выйдет? Тати подумала, что потерялась, хотела крикнуть «на помощь!», но тут чья-то рука схватила ее и с силой шлепнула куда надо. И перепуганная мать потащила девочку за собой. Тати громко рыдала, одновременно моля купить ей игрушечный автомобиль, и Мануэла так и не поняла, плачет ли дочка оттого, что ее нашлепали или от отсутствия «машины». Пожалев дочку, портниха заглянула в кошелек. Денег не хватит… У входа на птичий рынок Мануэла стояла долго, не в силах оторвать от этого зрелища Тати, глазевшую на птичек, открыв рот, в экстазе.
— Канареечки, мамочка, смотри — поют, прыгают, смотри!
И сразу же сделала свой выбор:
— Я хочу эту, мамочка, самую желтенькую… Поспелее…
Господи! Не хватало теперь только аквариума с рыбками!.. «Красота-то какая, мамочка! Ты мне ведь всех купишь, да? Не сегодня, в другой раз…»
Тати задыхалась от волнения…
Потом они проходили мимо поликлиники, и Тати, нахмурясь, сказала, что здесь «пахнет доктором Алмейда», который ей миндалины вырезал. Потом с ужасом подняла глаза на мать: неужели ее опять на пытку ведут? Она вдруг стала тихенькая, как мышка, и некоторое время они продолжали свой путь в молчании: Мануэла входила в магазины, здоровалась, спрашивала о цене. Опасность миновала… Тати вздохнула свободнее. Мама такая храбрая и такая красивая, все любуются ею, и она так уверенно идет и не боится заблудиться в городском лесу!
Очень замечательная мама! Тати была ею восхищена. Девочки из их квартала иногда спорили, у кого мама важнее и красивее. Как-то раз во время такого спора на углу остановилась, ожидая автобуса, шикарно одетая женщина, и одна из девочек, указывая на нее, крикнула с гордостью: «Вот там — моя мама, посмотрите!..» Девочки посмотрели в испуганном почтении: да, туалет богатый! Тати смотрела на нарядную женщину долго и печально. И вдруг, просияв, крикнула: «А кто ей платье шил? Моя мама! Вот». — «Ну да? Врешь!» — «Нет, не вру! Вот увидите!» — и Тати, перебежав улицу, остановилась перед незнакомкой и спросила: «Разве не моя мама вам платье шила, красивая тетя?» Сеньора притворилась, что возится со своей сумочкой, лорнетом и перчатками. «Мама ведь шила, правда?» Подошел автобус, женщина спешно села в него, немножко смущенная. Тати крикнула вслед уходящему автобусу: «Моя мама шила, да, моя мама!»
Так как спор закончился скандалом, Мануэла заперла Тати в комнате и забыла о ней. Потом удивилась, что в доме так тихо, и пошла взглянуть, что делает дочка. Тати сидела перед зеркалом, закалывая волосы шпильками, размазывая по щекам румяна, и, жеманно поводя плечиками, изображала знатную даму. Мануэла засмеялась. Тати, застигнутая врасплох, стала плакать: скучно, куклы все поломаны, подружки в школе. Кажется, хочется есть. Нет, спать.