Много раз он лез в драку, защищая память героя отца, которого никогда не видел. На самом деле он защищал память воображаемого отца, такого, каким он, Бальдо, представлял его себе и которого очень любил бы, если б только застал в живых.
О матери Антонио Балдуино ничего не знал…
Он бродил по холму, свободный, еще не любя, еще не ненавидя. Он был чист сердцем, как лесной зверь, и не было у него других законов, кроме инстинкта. Он мчался как ветер вверх и вниз по холму, скакал верхом на метле, за неимением лошади, он говорил мало, но улыбался широко.
Рано стал он заправилой среди всех окрестных мальчишек, даже теми, которые были гораздо старше его, он безраздельно командовал. Он отличался большой храбростью и богатым воображением. У него был меткий глаз и верная рука, он лучше всех стрелял из рогатки, и в глазах его загорались искры, когда он бросался в драку. Они играли в разбойников. Он был всегда атаманом. Порой он забывал, что это только игра, и дрался всерьез. Он знал все скверные слова и целый день отчаянно ругался.
Он помогал старой Луизе варить мангунса — кашу из маисовой муки с кокосовым молоком, и мин-гау — сладкий маниоковый сироп, которые она ходила по вечерам продавать в портовые кварталы Баии. Мыл терку, подавал тете разную посуду, только не умел натирать кокосы. Сначала другие мальчишки насмехались над ним и называли «стряпухой», но после того как Антонио Балдуино, услышав однажды это прозвище, набил шишку на голове одному мальчику, они решили, что лучше оставить его в покое. От тетки ему в тот день здорово влетело, и он никак не мог понять: за что же она его бьет?.. Он легко прощал старухе все трепки, какие она задавала ему. Да в общем-то, ему и не особенно доставалось, так как он очень ловко увертывался от теткиного ремня, ускользал из ее рук, как угорь. Это было даже своего рода развлечение, нечто вроде спорта. Он почти всегда выходил победителем и смеялся при мысли, что теткины удары в цель так и не попали. Несмотря на стычки, старая Луиза обыкновенно говорила:
— Он у меня хозяин…
Старуха была разговорчива и приятна в обращении. Соседи часто заходили побеседовать с нею, послушать ее рассказы. Она знала много сказок с феями и оборотнями, много историй старых времен, когда негры были рабами. Некоторые из этих историй и сказок были в стихах.
Одна начиналась так:
Это была история «проклятой дочери». Об этом происшествии было напечатано в газетах под крупными заголовками…
Антонио Балдуино обожал эти истории. Он всегда умолял старушку рассказать еще раз и подымал рев, если она отказывалась. Ему также очень нравилось слушать, как взрослые мужчины рассказывают о приключениях знаменитых разбойников. В подобные вечера он не ходил играть с детьми. Как-то раз его спросили:
— Ты, как вырастешь, кем быть хочешь, а?
Он не задумываясь отозвался:
— Разбойником…
Ему казалось, что нет ничего лучше и достойнее, чем жизнь разбойника, ведь для такой жизни нужны мужество, храбрость, нужно уметь стрелять.
— В школу надо тебя отдать, вот что… — говорили взрослые.
В школу? Зачем? Ему казалось, что незачем. Никогда он не слыхал, чтоб разбойников учили читать. Читать умеют доктора, а они никудышные люди. Антонио Балдуино знал доктора Олимпио, у которого никто никогда не лечился; доктор этот часто бывал у них на холме, всё думал найти пациентов, но их не находилось. Он был такой хилый, этот Олимпио, высох весь, его только тронь — упадет.
Тетя вот еле по складам научилась, а как ее все кругом почитают! Никто ведь про нее слова худого не скажет, а когда у нее голова болит, то все соседи к ней так относятся, даже разговорами ее беспокоить не решаются. Припадки головной боли находили на старуху внезапно и приводили в трепет Антонио Балдуино. Тетя вдруг становилась словно какая-то ненормальная, плакала, кричала; заходили знакомые — она их гнала, ругала, посылала к черту в пекло.
Как-то раз, во время теткиного припадка, Антонио Балдуино услышал, как старая негритянка, их соседка, говорила другой соседке:
— У нее эти боли оттого, что она каждый вечер на голове носит котелки с горячим сиропом. Она себе обжигает голову, вот что…
— Да что вы, тетушка Роза! Это ж ее злой дух беспокоит, разве не видите? Да не простой, а из тех, что по свету бродят, а сами и не знают, что давно померли. И до тех пор бродят, покуда не войдут в тело какого-нибудь живого человека. Это, верно, дух какого-нибудь висельника, да простит мне бог!..