– Прости, – бормочу я, утыкаясь ей в плечо.
Она в старенькой, но очень красивой тёмно-розовой рубашке и в джинсах. Она так всегда одевалась, когда мы собирали на даче яблоки. Сочные, со сладким запахом.
Бабушкино плечо пахнет мёдом и летом, словно впитало запах тех яблок. Хотя сейчас зима, и занавески на бабушкиной кухне колышутся от пробравшегося через заклеенное окно ветра.
– Ты что? – пугается она. – Что ты… Что ты?! За что?
Я объясняю. Она растерянно улыбается, потом набирает воздуха в грудь и выпаливает:
– Что ты, глупенькая? Разве ты виновата? Что ты… Ну-ну… Давно ты мучаешься? Дурочка! При чём тут ты?!
Я снова утыкаюсь в розовое, пахнущее яблоками плечо. Вдруг понимаю – я вон какая выросла дылда. Огромная, несуразная, как лошадь. А бабушка стала маленькой, сухонькой, как мотылёк. Если я захочу, легко могу её приподнять. А всё равно получается: она хоть и слабенькая на вид, внутри сильная, и даже такую лошадь может легко утешить.
Папины кудри
В комнате стол накрыт к обеду. Я не сажусь – застываю у шкафа. У бабушки полно фотографий. Цветные, чёрно-белые, они повсюду – в шкафу, на комоде. Там и мы с Иркой маленькие, и маленький папа, и бабушка с дедушкой молодые, смеющиеся, возле какого-то пансионата. Ирке не нравится её фотография, она всё бурчит, что она давно уже не этот толстый младенец с черешнями на ушах, а красавица. И в доказательство притащила бабушке целый ворох фотографий с Мальдив, куда они ездили отдыхать с Костей, где она позирует то так, то эдак на берегу океана.
А мне Ирка нравится младенцем. Она тогда, наверное, не была такая вредная, как сейчас. Кстати, после того как она с Костей познакомилась, она ещё вреднее стала. Всё учит меня жить. Так делай, так не делай, а вообще школа – это ерунда, главное – работа. Ага, ерунда. Попробуй вон походи каждый день в место, где тебя считают немой. Но Ирке я о своих трудностях не рассказываю. Смысл?
Я смотрю на фото маленького папы. Ему годика три. Он держит в ручках грузовик и рассматривает его с серьёзным видом.
– У него такие ресницы были, что девчонки все завидовали, – говорит бабушка, входя в комнату с тарелкой квашеной капусты. – Они его дразнили: «Коля, дай нам ресницы, дай нам кудри свои!»
Бабушка ставит тарелку на стол.
– А он злился, – улыбаясь, сказала она. – Всё бегал, пытался волосы смочить, чтобы они не кудрявились.
Я смотрю на её глаза. Они плохо видят сейчас. Но они всегда будут видеть то, что у бабушки уже внутри. И я тоже вижу то, что внутри.
– А сейчас его постригли, наверное, – говорит бабушка и закашливается.
Отворачивается и уходит.
А я быстро открываю сервант и цел|ую папину фотографию. Ту, на которой у него кудри. Кудри, на которые он злился.
Гости
Звонят в дверь. Пришли гости – Костя и Ирка. Бабушка ахает, целует их обоих (непонятно, за что Костю – он что нам, член семьи?). И бежит. Сначала в комнату – ставить ещё два прибора, потом на кухню – делать бисквит. Потому что Костя любит бисквит.
Тоже мне принц гадский.
– Без бисквитов не можете? – шёпотом говорю я Ирке.
– Ну зачем ты так? Попробуй её отговори! Но мне кажется, что это даже хорошо, пусть готовит.
– Конечно! Всё для Костеньки, всё для любимого!
– Дура ты.
Это слышит Костя. Вопросительно смотрит на Иру. Я обижаюсь насмерть, просто на всю жизнь. Она мало того что этого болвана приволокла, так ещё и опозорила перед ним. Я, может, и дура, а она – предательница настоящая.
– Я имела в виду, что отвлечётся немного! – говорит мне в спину Ирка, но я машу рукой и иду в ванную.
Дедушка в это время приветствует в коридоре Костю. Я включаю воду посильнее, чтобы не слышать их разговор.
– И что вы думаете? – слышу я Костин голос и не выдерживаю.
Подминаю свою идиотскую гордость, включаю кран потише. Руки всё равно под него сую – вдруг Костя в ванную решит зайти.
И слышу всё. Всё, что случилось с папой.
Что случилось с папой
Оказывается, он давно уже ездил в суд. Несколько лет. Шло следствие. Он был одним из обвиняемых. Его обвиняли в том, что он поставил свою подпись на одном документе, который не имел права подписывать. Дедушка сказал, папу заставили подписать этот документ на старой работе. Заставило начальство. По этому документу выходило, что это самое начальство получило огромные деньги. Незаконно. А подпись на нём стояла папина.
Сначала обвинили начальство. Двоих мужчин и одну женщину. А они уехали в Швейцарию! И там скрываются! И тогда обвинили папу и одного его коллегу. Потому что им надо было кого-то обвинить.
– Понимаешь, Костя, там такие деньги… – проговорил дедушка. – Мы даже и не слышали о таких…