В один из последующих дней я, по приглашению любезного хозяина, пришел к нему уже не в контору, как в первый раз, а на квартиру, где г. Турчин представил меня своей жене. После нескольких обычных вопросов: как вам нравится Америка, Чикаго, где были, что видели и проч., разговор наш коснулся Гранта.
— Знаете ли что, — сказал я, — меня поражают эти беспощадные карикатуры на президента, как, например, худая околевшая кляча, которую за негодностью сваливают в какую-то канаву, или — кутила с вечной сигарой в зубах и др., чрезвычайно едкие. Ведь американцы сами удостоили его такой высокой чести и должны же иметь к нему какое-нибудь уважение. Как вы полагаете?
— Карикатуры, — отвечала г. Турчина, — вроде тех, о которых вы упоминаете, имеют громадное значение. Зачем смотреть на Гранта, как на какое-то неприкосновенное существо, хотя бы он был поставлен президентом республики? Американцы не хотят иметь идолов; Грант для них такое же существо, как и все, с такими же достоинствами и недостатками. Хорошо он исполняет свои обязанности — его хвалят; дурно — свалят в канаву, как негодную, мертвую клячу.
— Но согласитесь, что я теряю уважение к президенту, если вижу его в фигуре мертвой клячи.
Стр. 79. — Это правда, но вы никогда не сделаетесь свободным, независимым избирателем, если будете обращать внимание на сан. Берите человека помимо его внешних отличий, и если он достоин чести быть президентом — вотируйте за него. Разве его нравственные качества увеличатся хоть на градус от того, что он станет правителем могущественной республики? Оставляйте в стороне сан, в сущности, ничего не значащий. Вот президент, по вашему суждению, хорош, по мнению же других, он никуда не годится. Начинаются безжалостные карикатуры, которые если и раздражают вас, то уж совсем не потому, что в них нет ни малейшего уважения к сану, а что президент, как человек, достоин уважения.
— А ведь ваша правда, — проговорил я.
Стр. 88. Мои дела приходили все в больший и больший упадок. Была неделя, когда я заработал 2 долл. 10 с., в другую — один доллар, а затем — ни сента. Бегая в одном
сюртучишке, меня страшно донимал холод; в моем кармане не было ничего.
Стр. 89. …надежда на работу почти совсем улетучилась… Теперь выступил на подмогу И. В. Турчин; вдвоем мы ходили по его знакомым, но — здесь сами не имеют работы, там — больше не нуждаются в рабочих, а в третьем месте совсем мастерская закрыта. Мой «банк лопнул», и г. Турчин был настолько добр, что предложил мне свои средства для жизни. Пользуясь случаем, я свидетельствую ему мою искреннюю благодарность, так как это было самое трудное для меня время из всех труднейших… Идут дни за днями, газеты приносят известия о возмущениях рабочих; над Чикаго сдвигаются тучи, пророчат бунт. Рабочих почти насильно стараются выслать из города; один подобный случай был и со мной в бесплатном «Бюро работы». Мне сказали, что у какого-то фермера есть место, но прежде, чем дать его адрес, меня, за мои же деньги, хотели снабдить билетом на проезд так, чтобы я не смог не уехать. Я отказался, несмотря на тяжелые обстоятельства. Прихожу к г. Турчину и рассказываю ему это.
— Да если вы хотите ехать в страну, то я могу дать вам работу, — проговорил Турчин.
— С величайшим удовольствием! Где же?
— У меня в колонии.
— Превосходно, едем! — отвечал я и стал собираться к отъезду.
Глава тридцать третья
Помните, как Хэнсом звал меня класть рельсы через леса и болота покоренного Юга? Мирные генералы, не в пример Бюэллу, не пугались Юга, они снаряжали полки из бедняков, давали им в руки кирки и лопаты, молотки каменщиков и наковальни, топоры и мастерки, а шпалы и рельсы доставляли на театр своей войны получше, чем департамент артиллерии — пушки. Долго не отставал от меня Хэнсом; он позарез хотел накинуть мне на шею лассо, а шея у меня тогда была крепка, в лоб шириной, глаз быстрый — я и не дался. Ушел от него, на время, а ушел. Скоро началась мирная жизнь, изо дня в день, другие страсти, другие искушения и грехи. Мужество уже в другой цене, не в меньшей, а в большей; случалось, что офицер, непоколебимый в виду неприятеля, терялся перед чужим столом, перед листом бумаги и испытующим взглядом,