― Пришло время для боя!
Толпа начинает топать ногами, крича:
― Бой! Бой! Бой! Бой!
Я смотрю, как Пантера в тот же миг, когда им дают добро, бросается к Димитрию, заставая его врасплох. Кулак взлетает и попадает в челюсть Димитрию. Я смотрю, как его голова откидывается в сторону, и брызжет кровь. Прижимаю руку ко рту, издавая придушенный звук, хотя никто не слышит его из-за оглушительного шума. Боже, как по-варварски.
Димитрий подбирается, и ему удается уклониться от следующего удара Пантеры. Он устремляется вперед, бьет плечом в область таза Пантеры, отталкивая того назад. Пантера на секунду спотыкается, но вскоре снова атакует Димитрия, у которого подбородок залит кровью.
Наблюдая за таким Димитрием, я вижу спущенную с цепи дикость, скрывавшуюся в глубине его натуры. Он ранен, но главное ― он зол. Его челюсти плотно сжаты, он тяжело дышит, и если бы взгляды могли убивать, то все в здании были бы мертвы. Он сжимает кулаки и, когда Пантера снова бросается к нему, выбрасывает кулак вверх, так сильно ударяя в нос Пантеры, что лопается кожа.
Я отворачиваю голову. Я видела много крови, но терпеть этого не могу.
Я слышу крики, слышу низкое гудение и то, как люди вдруг повторяют:
― Димитрий! Димитрий!
Я снова осмеливаюсь повернуться и вижу, что Димитрий поднял ногу и так сильно ударил Пантеру в лицо, что тот делает полный оборот вокруг себя и с сильным ударом падает на пол. Димитрий напоминает мне неконтролируемое животное: он бросается всем телом на Пантеру и нажимает предплечьем ему на горло.
― Один! ― начинают орать люди.
Я открываю рот, когда Димитрий оскаливается в улыбке над человеком, борющимся за дыхание.
― Два!
Боже, он словно взбесившийся зверь.
― Три!
Я не могу на это смотреть.
― Четыре.
Мне нужно видеть.
― Пять!
Пантера слегка посинел.
― Шесть!
Он задыхается, но Димитрий не сдвигается с места. Он даже не беспокоится, что человек умирает под его руками.
― Семь!
Боже, он убьет его. Я уверена. Я снова яростно тру живот.
― Восемь!
Пантера сучит ногами, как таракан под Дихлофосом. Он выгибается под Димитрием, но даже такого большого тела недостаточно, чтобы сбросить Димитрия. Тот слишком умен. Он выбрал идеальный способ удерживать противника, используя руку, чтобы зафиксировать на месте и отрезать воздух от мужчины достаточно надолго, чтобы борьба стала бессмысленной.
― Девять!
Я прижимаю руки к лицу, глядя сквозь пальцы.
― Десять!
Димитрий отпускает противника и встает, выбрасывает руки в воздух и громко кричит.
Твою мать.
Он ― машина.
У меня челюсть отвисает, и я все еще смотрю сквозь пальцы, когда его взгляд обращается ко мне.
И он улыбается.
Дерьмо.
Я качаю головой, уверена, что просто не могла увидеть этого: Димитрий улыбнулся мне. Он не улыбается. Он ― мрачный тип. Он мистер Мрак. Он не может улыбаться. И тут я понимаю: драки ― его способ сбежать. Они дают ему чувство свободы и чувство контроля. Вероятно, они приглушают на секунду его боль, а когда вы страдаете от боли, то делаете все возможное, чтобы заставить ее уйти.
― Пора уходить, ― ворчит охранник позади меня, проталкивая меня сквозь толпу.
Я дважды теряю равновесие, врезаясь в потных, грязных людей. Нам понадобилось минут двадцать, чтобы добраться до задней комнаты. Когда мы доходим до нее, Димитрий уже там, прижимает влажную ткань к разбитой и очень кровоточащей губе. На челюсти синяки. Впрочем, он выглядит более чем довольным жизнью. Он все еще пружинит с ноги на ногу. Его глаза ярко блестят, а грудь тяжело поднимается и опадает.
― Что насчет информации, босс? ― спрашивает охранник.
― При мне, Люк.
Люк, вот как зовут темнокожего охранника.
― Когда отправляемся?
― Завтра утром. Подготовьте корабль.
Мое сердце пускается вскачь, и я поворачиваюсь к Димитрию.
― Что? ― ахаю я.
Он ухмыляется мне.
― Пришло время немного подразнить твоего пирата.
Я сжимаю челюсти.
― Ты его не найдешь.
― У меня есть рычаги, ― усмехается он, отнимая ткань, пропитанную красным. ― Конечно, я его найду.
― Он этого не заслуживает, ― выпаливаю я, садясь на старую металлическую скамью вдоль стены.
Димитрий роняет ткань и подходит ко мне, затем опускается на колени, пока наши глаза не оказываются на одном уровне. Я затаиваю дыхание.
― А я заслужил, чтобы мою мать забрали у меня? Неужели я заслужил того, чтобы меня избивали и оставили одного ни с чем?