― У меня есть вопрос к Джесс...
Я поворачиваюсь к нему.
― Она слушает.
Он на мгновение колеблется.
― Что случится под этим камнем ― останется под ним, Дими.
Он смотрит на меня искоса.
― Почему ты меня так назвала?
― Думаю, что ты сейчас Дими. Твой Димитрий похож на мою Блэр. Очень немногие видят настоящего тебя. Так что, ты прямо, как моя Джесс. Дими ― это другая сторона тебя, сторона, которую ты создал для себя.
Он качает головой, не утруждая себя спором.
― Тебе хотелось когда-нибудь заставить его заплатить?
Я поворачиваюсь к нему, прямо встречая его взгляд.
― Я заставила его заплатить, Дими. Я убила его.
Он наклоняет голову.
― Стоило оно того? Это то, что тебя вылечило?
― Я не исцелилась, ― говорю я, отворачиваясь. ― Я выживаю. Есть огромная разница. Каждую ночь во снах я все еще вижу его изуродованное тело. Годы не стирают это, только смазывают. Похоже на телевизор, который слышишь, но не видишь. И, отвечая на твой вопрос, ― нет, в конце концов, оно того не стоило.
― Почему нет?
Я качаю головой, сглотнув.
― Потому что это сделало меня убийцей. Это сделало меня тем, кем мне не нравится быть. Это превратило меня из жертвы в такого же, как он. Я забрала жизнь. Оправдано или нет, но это не моя жизнь. Так что нет, оно того не стоило. Хотела бы я, чтобы он страдал? Да. Но жизнь есть жизнь, и забирать ее нельзя ― неважно, по какой причине.
Он долго молчит. Когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, он глядит на заходящее солнце. Задувает прохладный ветерок, щекоча лицо и заставляя дрожать.
― Ночью будет холодно, а на тебе только половина платья, ― наконец говорит Димитрий. ― Возьми мою футболку.
― Ты замерзнешь. Может, на мне половина платья, но, по крайней мере, это большая половина.
Я смотрю на свое кремово-коричневое платье. Хорошо, что у него длинные рукава.
― Джесс, не спорь.
Я удивленно поднимаю брови.
― Ты же замерзнешь. Все нормально. Я буду в порядке.
Он укоризненно качает головой.
― Женщины.
― Это не очень-то вежливо.
Он не отвечает, и мы сидим в тишине, пока солнце не садится.
Я не признаюсь, но я счастлива чувствовать его рядом.
А еще напугана: Бог знает, что может произойти тут ночью.
~ * ГЛАВА 14 * ~
Джесс
Холодина.
Нет, это не то слово. И близко не то.
У меня зубы стучат, и всю трясет так, будто у меня конвульсии. Я чувствую, что Димитрий рядом… но не настолько близко, чтобы получилось согреться.
― Господи, ― ворчит он. ― Холодно. Ты как?
― Я-а-а… ― даже не могу говорить, отлично.
Он перекатывается и садится, вытянув руку. Я чувствую, как он касается моего лица. Тепло. Какого черта у него теплая рука?
― Ты, блин, ледяная.
― Я-а-а…
― Черт, ― ворчит он.
Он на мгновение останавливается, потом глубоко вздыхает и произносит:
― Выйди на секунду.
Делаю, как он говорит, выходя из-под нависающей скалы. Он возится там и зовет:
― Давай обратно.
Я шагаю и тут же врезаюсь в его твердую грудь.
― Ч-что?
― Я не хочу умереть. Ты не хочешь умереть. Тепло тела.
Логично.
Я и не спорю. Мне слишком холодно.
― Просто… не трогай меня.
Без шуток?
― Т-ты с-серьезно?
― Ложись рядом со мной, я тебя обниму, но ты не... не трогай меня.
Отлично. Без вопросов.
Я ложусь рядом с ним, и он притягивает меня в свои объятия, делая ровно то, что сказал. Укутывает меня собою. Обвивается вокруг меня, и я чувствую, как тепло его тела проливается на меня. О, да. Слава Богу. Примерно через десять минут наконец-то начинаю чувствовать пальцы рук и ног, но сон не приходит.
― Я не могу уснуть, ― говорю я, чуть сдвинувшись, чтобы убедиться, что не «трогаю» его.
― Наверное, потому что мы на земле: жестковато.
― Наверно. Хочешь сыграть в игру?
Он издает рокочущий звук.
― Я не играю в игры.
― Ну что ты все портишь!
Он вздыхает.
― Осмелюсь спросить, что за игра?
― Вот и ладненько. Так, мы задаем по вопросу друг другу. Отвечать должны, даже если вопрос не нравится.
― Не пойдет, ― твердо говорит он.
― Хорошо, только если это не очень болезненный вопрос.
― Все равно не пойдет.
― Я буду первой, спроси меня что-нибудь.
Он колеблется минуту или две, но, в конце концов, говорит:
― С тех пор был кто-то после… него?
Я качаю головой и знаю, что он это чувствует.
― Никого.
Он замолкает, кажется, он так всегда делает, когда ему нечего сказать о ситуации. Впрочем, думаю, что большинство из нас молчат, если нечего сказать.