— Ты что, — говорю, — дебил? Это же статья.
— Твоё дело.
Рубик присел к Людмиле, начал расстёгивать пуговки. Я, захватив сигареты, вышел на крыльцо.
С минуту в избе было тихо. Потом донеслась возня, голоса. Что-то упало. Выбежала Людмила, разгневанная и почти трезвая.
— Сука! — кричала она, застёгиваясь. — Изнасиловать хотел, козлина, тварь! Я что, за этим сюда шла?!
«Нет, — подумал я, — ты шла смотреть нашу коллекцию Ван Гога».
— У меня парень есть, — не унималась гостья, стоя у калитки, — всё ему расскажу! Он вас обоих, козлов, порежет!
Слова «вас обоих» мне крайне не понравились. Появился Рубик с озадаченным лицом.
— Ты слышал, что она кричала? — спросил я.
— Слышал. Фуфло это всё.
Оказалось — не фуфло. Через полчаса к нам заглянул десятиклассник Лёха. Он жил поблизости, забегал иной раз на стаканчик. Пару раз одалживал нам самогонный аппарат. Осенью добыл бензопилу, помог наколоть дрова.
— Это у вас сейчас Людка орала?
Такова деревенская осведомлённость. Лёха подтвердил, да, есть один кент в соседней деревне, Федя Шилин. Недавно откинулся. Встречался с Людмилой ещё до зоны. Погоняло, естественно, Шило. И сидел, как нарочно, за драку с поножовщиной. Настроение ухнуло в подпол.
Ещё через день Лёха сообщил, что Шило якобы узнал про инцидент и грозился навестить учителей. Рубик спал с топором под кроватью. Я удовлетворился молотком. Лёха, дай бог ему здоровья, сидел у нас допоздна каждый вечер.
— Вдруг не один заявится, — пояснил он, — втроём ловчее отобьёмся.
— Может, не придёт?
— Придёт.
Девять вечера, играем в карты. Стук в окно и незнакомый голос:
— Эй, учителя! Открывай, поговорить надо!
Я приоткрыл форточку.
— Это кто?
— Конь в пальто.
И уже стучат в дверь.
— Кажись, один, — выдохнул Лёха.
— Слав, иди открой, — тихо сказал Рубик.
— Твой косяк, сам и открывай!
— Я открою, — Лёха шагнул в сени.
Рубик придвинул его табурет. Положил на сиденье топор, укрыл полотенцем.
Вошёл неприметно одетый, квадратный человек в сапогах. Не оставил снаружи, гад, а я вчера полы мыл. Лёха встал у двери за его спиной. Незваный гость довольно осмотрелся. Гладкая опасная физиономия. В глазах кураж и любопытство.
— Ты что ли Рубик?
— Допустим, — сказал Рубик, — и что?
Выглядел коллега собранно и зло. Почти Антонио Бандерас в фильме «Наёмные убийцы». Это была маска от страха, но хорошая.
— А я Фёдор Шилин, слыхали?
— Слыхали, — рука моего друга скользнула к топору, — прямо здесь будешь резать или выйдем?
— Резать? — бандюга улыбнулся серыми зубами. — Кого? За Людку что ли? Да вы заучились, пацаны! Кому нужна эта шалава? Я вообще-то познакомиться зашёл.
Он вытащил из-за пазухи бутыль, заткнутую куском газеты.
— Занюхать найдётся?
— Найдём, присаживайся.
— Ща, погодь, я обувь снять забыл.
Час спустя Рубик и Шило сражались в блэкджек по-русски. Мой коллега отважно выиграл три рубля. Он всегда играл удачливо, тем более на деньги. Как говорил Энди Такер, не могу проигрывать, когда ставят настоящие деньги. Рука не поднимается, пальцы бастуют…
Последние два месяца в Чучминке осознавались вспышками. Мозг агонизировал. Контекст забывался, едва случившись, как мутный, болезненный сон.
У меня открытый урок литературы в девятом классе. Тема: основные идеи романа «Преступление и наказание». Я убедительно разоблачаю концепцию сверхчеловека, говорю о двух нравственных законах, о высоких целях и гнусных средствах. Вспоминаю бомбистов-народовольцев, Ленина и даже Мао Цзэдуна. Проверяющие скептически качают головами. После их ухода я задерживаю класс.
— На дом — сочинение по этой теме. Кто перепишет хоть слово из учебника — двойка. За свои мысли — пять баллов.
— А можно коротко? — интересуется галёрка.
— Можно. Главное — своё.
В первой же тетради я читаю: «Ваш Раскольников убийца и вор. И место ему в тюрьме». Поставил «отлично», а куда деваться?
Двоечник Талгат Мухаметзянов не явился на контрольную по алгебре. Работа итоговая: листки с печатями, задания в конверте. Я — его классный руководитель. Завуч отправляет меня к прогульщику для выяснения и эскорта. Иду и размышляю: вряд ли Талгат заболел. Вероятно, пашет на семейном огороде. А он валяется на печке. Спит. Отодвинул занавесочку, свесил лохматую голову: «Чё зря позориться, всё равно двойка. Не пойду. Похер мне эта алгебра и геометрия со школой вместе. И больше не лезьте ко мне».
Послать бы его… да, но — отчётность, районо… И математичка (та самая, у которой был юбилей: то ли в школе полтинник, то ли вообще) несёт паршивцу контрольную домой. И диктует решения — с ошибками, на троечку. Ошибки дались ей труднее всего.