— Отец, — устало сказала Лиз, — разве ты не понимаешь, что я должна помочь? Может, лучше мне решать такие вопросы?
Алонсо потеребил бороду:
— У них что, отсутствуют всякие чувства? Они ничего не понимают? Они кто — люди или кто, черт побери?!
— Отец, я здесь живу. Я не могу от всех отдаляться из-за того, что меня обидели. Это лишь дало бы им возможность еще больше сплетничать. А от того, что ты говоришь им все, что думаешь, лучше не станет.
— Да никогда ни хрена никакой пользы не было мне от того, что я скрывал свои чувства! Это… это же видно. Просто по глазам моим видно!
Лиз рассмеялась неожиданно для себя:
— Отец, дорогой, сейчас ты абсолютно прав.
Алонсо попытался набить табаком одну из своих засорившихся трубок, но безуспешно.
— Жена Саттера не посмела спросить прямо, но в самом ее голосе слышался этот вопрос. Ей до смерти хочется узнать, каково твое отношение к последней новости. Ну, я рассказал ей про мое отношение. Я сказал, что мне до лампочки — приезжает Терренс домой или нет. Уже слишком поздно.
— Ах, отец!
— Вот такое вот мое отношение!
Алонсо прошел вслед за Лиз в кухню, где она принялась готовить ужин. Он уселся на краешек кухонного стола, из-за своих габаритов мешая дочери работать.
— Интересно, что теперь этот придурок Линдсей делать будет?
Лиз взялась за железную сковородку, чтобы пожарить свиные котлеты, которые она принесла из магазина.
— Я встретила Роджера в деревне, — сказала девушка как бы между прочим.
— Видать, у него хороший вкус, раз бросил тебя.
— Он спросил, можно ли ему прийти ко мне.
— Уверен, ты послала его к черту!
— Я сказала ему, чтобы приходил.
— Лиз! Лиз, ты с ума сошла? У тебя хоть какая-то гордость есть?
— Роджеру очень тяжело, отец. Все повернулось против него. Я… в общем, все произошло не по его воле, а я — его друг.
— Лиз, вот я что скажу. Если этот шмакодявка Роджер Линдсей заявится в мой дом, когда я здесь, я ему шею сломаю на фиг. И я не шучу.
— Ничего ты такого не сделаешь, отец, потому что я просила его прийти.
Алонсо сполз с краешка стола. Он схватил дочь за плечи своими большими руками и привлек ее лицо к себе:
— Лиз, ты любишь этого человека?
— Наверное, да, отец. Я не думаю, что на любовь может подействовать всего лишь нанесенная тебе обида.
Внезапно Алонсо обвил руки вокруг дочери, неистово прижал ее к себе и хриплым голосом произнес:
— Черт возьми, Лиз, малышка, мне невыносимо видеть, что тебе больно! Невыносимо!
С минуту она не могла ничего ответить, или, может быть, ее душили слезы. Наконец девушка легонько отстранилась от отца:
— Мне гораздо легче. Теперь… последи одну минуту за сковородой, хорошо?
— Ты куда?
— Позвонить Эмили Саттер и сказать, что рада помочь с вечеринкой.
Алонсо проводил ее взглядом, поднял вверх огромный кулак и грохнул им по кухонному столу. Одна из тарелок соскользнула на пол и разбилась на кусочки.
— Чума! Проклятье! Чтоб я сдох! — проорал мистер Холбрук.
VII
Эмили Саттер повесила телефонную трубку и глубоко, с облегчением вздохнула:
— Ну, хоть немного дела упростились.
Бим Саттер, ее шестнадцатилетний сын, поднял глаза от модели корабля, над которой работал. Бим вырос неуклюжим и неповоротливым. Своим сложением он походил на отца, но лицом вышел в Эмили. Он был Боуэн, этим фактом Тина Робинсон любила тыкать в нос Дэну Саттеру. Бим обладал типичными для Боуэнов нежными чертами лица, отмеченными вечным чувством озабоченности.
— Кто звонил, мам? — спросил он.
— Лиз Холбрук. Она пообещала наделать игрушек — ну, знаешь, бумажных шляп, рожков-дуделок, всякое такое.
— Прямо какой-то детский праздник устраиваете, — удивился Бим и вновь склонил белобрысую голову над моделью.
Эмили села на свой любимый стул рядом с камином и достала пачку бумажных листков и карандаш. Она была любительницей составлять списки. Эмили делала списки того, что надо купить в бакалее, списки-памятки, списки подарков на Рождество в следующем году, списки белья для отправки в прачечную, хотя стирала сама, списки мест, где хранится летняя одежда, списки предстоящих дел по дому. Единственной проблемой с таким, казалось бы, тщательным подходом к жизни являлось то, что у нее не было списка мест, где хранятся все ее списки, и в результате она никогда не могла отыскать нужные списки в нужный момент. Тогда Эмили начинала составлять новые списки, а Дэн говорил, что они живут «по самый пуп в этих списках».