Отца Азад обожал. Если его мать, маленькая незаметная женщина, вечно хлопочущая по хозяйству, в разгар военных действий на нашей улице звала Азада, чтобы послать в магазин за маслом или в керосинную лавку, а размахивающий "саблей" Азад отказывался, то последним и всегда безотказно действую-щим доводом было: "Перед уходом отец велел тебе это сделать". И тогда каждый раз случалось чудо: из отважного воина Азад превращался в маленького, послушного мальчика, шествующего с кошелкой или керосиновым бидоном мимо своих недавних соратников.
Азад утверждал, что его отец, дядя Сабир, лучше всех на нашей улице играет в нарды. По-моему, он обиделся, когда я сказал ему: "А мой отец считает, будто в нарды выигрывает тог, кому лезет". Азад говорил: его отец очень сильный и уж гораздо сильнее моего отца, и мы иногда жалели, что у нас нет возмож-ности выяснить это практически, раз и навсегда.
Каждый раз, когда я приходил к Азаду, дядя Сабир отры-вался от газеты и произносил одну и ту же фразу:
-А-а, мальчик, здравствуй, как тебя зовут?
Я здоровался и представлялся.
- Да-да, верно. А в каком ты классе? Выяснив в очередной раз, что мы с Азадом учимся в одном классе, дядя Сабир удовлетворенно говорил:
- Молодец. Очень хорошо. Передай привет папе!- И, сно-ва шевеля губами под стриженой щеточкой усов, принимался читать газету. Дядя Сабир очень тщательно следил за тем, что-бы в его доме читали газеты. Для Азада он выписывал "Пионер-скую правду" и "Мурзилку" и каждый вечер проверял, прочи-тал ли он их до конца. По мнению дяди Сабира, все порядочные люди читают газеты, и поэтому Азад должен их читать. Я до сих пор не знаю, что он подразумевал под словом "порядочные", по он действительно прикладывал очень много усилий для того, чтобы Азад вырос порядочным человеком. Я сам слышал, как он однажды отругал его.
Всем двором мы поехали в Бузовны. Ну, конечно, приехали, разделись и начали играть в футбол. Вещи свои мы сложили в кучу на песке, А Азад аккуратно завернул штаны и рубашку в газету и закопал их в песок, чтобы не украли. Мы накупались до озноба, собрались домой, и тут выяснилось, что Азад не может найти места, где закопал свои вещи. Искали мы их до позднего вечера, ,но так и не нашли. Я сам слышал в этот вечер, как дядя Сабир отлупив Азада, говорил ему расстроенным го-лосом: "Изо всех сил стараюсь, чтобы ты стал человеком, а ты черт его знает что вытворяешь?!" А Азад ничего не отвечал:
он считал это справедливым, он же действительно потерял ве-щи, и в этом виноват только он сам. Когда я в тот вечер явился домой, то мама не стала со мной разговаривать, а отец спросил у меня, где я пропадал. Я все подробно рассказал ему. Отец вздохнул, и я слышал, как он сказал потом маме: "Сабир кретин, он может искалечить ребенка!"
В ту осень Азада определили в музыкальную школу, и те-перь он каждый день гордо проходил мимо нас с папкой, на которой золотом была вытиснена лира. В музыкальной школе он делал успехи, я сам видел его табель, где были пятерки и по музграмоте, и по специальности, и по другим предметам. Наверное, со временем из него получился бы хороший пианист, если бы в один прекрасный день дяде Сабиру не показалось, что обучение идет недостаточно быстро. И тогда в их доме появи-лась Сима Акимовна, учительница музыки. Под ее руководством Азад в самое короткое время стал очень хорошо играть. Она принесла с собой написанные от руки на нотной бумаге модные в то время песенки и стала учить по этим самодельным нотам. Теперь, когда к ним приходили гости, дядя Сабир вызывал Аэада, и он играл подряд все разученное по нотам, и гости хва-лили Азада.
В этот вечер я был у них. Азад разбирал на пианино оче-редную песенку, оставленную Симой Акимовной, а дядя Сабир сидел в кресле и, постукивая в такт песенки, читал газету. Вдруг он поднял голову.
- Почему ты начал эту песню снова, ведь ты ее не сыграл до конца?
- Сыграл, - ответил Азад. - Видишь, вот конец, послед-няя нота.
- Ничего подобного, - сказал дядя Сабир. - Я уже эту песенку хорошо знаю... Ти-ра-ра-рам... Ты не доиграл последний куплет.
- Да я доиграл, папа. Вот посмотри, последняя нота "ми", дальше другая песенка начинается, видишь?
-Ты знаешь, что я в нотах не разбираюсь, - рассердился дядя Сабир. - Но я знаю этот мотив, и потом днем я слышал, как с учительницей ты играл эту вещь до конца... А сейчас нагло улыбаешься и пытаешься обмануть своего отца... Играй!
Азад несколько раз сыграл эту проклятую песню, каждый раз останавливаясь на одном и том же месте, и наконец взбе-шенный дядя Сабир ударил его по лицу.
Когда я уходил, у Азада из губы сочилась кровь, но он про-должал играть...
На следующий день Азад не явился в школу. Вечером он пришел к нам. Тогда еще у нас в квартире не было газа, я сидел перед пылающей печкой и подкладывал в топку поленья. Я очень любил в детстве сидеть перед печкой. Пришел Азад и молча сел рядом. Он тоже начал что-то подкладывать в огонь. Я вдруг с изумлением обнаружил, что это обрывки нот.
- С ума сошел? Тебя же отец убьет.
- Пусть только попробует!
И вдруг Азад заплакал. В первый раз я видел его плачущим. Оказывается, сегодня к ним приходила Сима Акимовна и при-несла с собой последнюю страницу нот вчерашней песенки, она ее по рассеянности захватила с собой. А дядя Сабир совершенно зря отлупил Азада и заставил до часу ночи играть одно и то же,
-Я ему ноты показываю, говорю: "Я же тебя не обманы-ваю, я правильно играю". А он мне говорит: "Из тебя порядоч-ного человека не выйдет". И бьет по губам.
Мы сидели перед большой, во всю стену, голландской печью и жгли ноты.
В столовой после полумрака детской мне пришлось зажму-риться. Отец внимательно слушал приемник. Это был громозд-кий желтый ящик с крохотным светящимся окошечком посреди-не. Отец утверждал, что этот приемник может поймать любую станцию, с хрипом и треском, но любую. Несмотря на все уговоры мамы, он не соглашался поменять его на какую-нибудь но-вую марку.
Он не повернул головы.
- Иди к отцу Азада и передай, я просил его зайти, по доро-ге напомнишь дяде Шакро, что я его жду не в шесть, а в семь.
Дядя Шакро, - это старый парикмахер, он приходил стричь и брить на дому всех мужчин и детей нашего квартала.
Сперва я забежал к дяде Шакро. Сидя перед окном во двор, он размашисто гонял по широкому ремню бритву.
-- Подожди, подожди, - сказал он мне, когда я собрался бежать дальше. Скажи отцу, что ты сам видел, как дядя Шакро точил бритву, посмотри, какую бритву - "Два маль-чика"!
Действительно, на тонком блестящем лезвии были вытиснены изображения двух голых мальчиков.
- Таких бритв больше не делают, - покачал головой дядя Шакро, - это у меня последняя. Я ею не каждого брею. У нас на улице только двоих клиентов я брею этой бритвой. Ты будешь третий, потому что ты сын очень уважаемого человека. Правда, я еще должен дожить до того времени, когда ты начнешь брить-ся... Дареджан, Дареджан! - пронзительным голосом закричал вдруг дядя Шакро. Принеси вина!