Квакер перевел взгляд с мисс Джарвис на Себастьяна.
– Вы здесь по поводу того пожара, не так ли? Полагаете, это не было несчастным случаем?
– Думаю, нет.
Джошуа Уолден кивнул, сжав губы в тонкую линию.
Уже провожая визитеров к двери, он вдруг произнес:
– Есть еще кое-что – может, пригодится. В приюте была девочка, называвшая себя Рейчел. Думаю, не старше тринадцати лет – такое милое светловолосое дитя. Как-то вечером, случайно, я услышал, как Роза сказала девочке: «Когда-то меня звали Рейчел». Мне запомнилось, потому что Рейчел рассмеялась и ответила: «А меня когда-то звали Розой».
При этом воспоминании мужчина мягко улыбнулся, но улыбка быстро угасла.
– Хотя это может ничего не значить. Женщины этого ремесла часто меняют имена.
– Вполне вероятно, – согласился Себастьян, задерживаясь в скромной прихожей квакера. – Но, может быть, Рейчел – ее настоящее имя. Спасибо.
* * * * *
– Какая нежданная удача, – заметила мисс Джарвис, когда виконт подал ей руку, помогая подняться в карету. – Я и не надеялась выяснить так много.
– Считаете, мы многое узнали?
– А вы так не считаете? – обернувшись, с удивлением посмотрела Геро. – Сколько публичных домов может быть возле Портман-сквер?
Себастьян отступил на шаг:
– Хотите верьте, мисс Джарвис, хотите нет, но я не имею ни малейшего понятия. Однако знаю того, кто имеет.
ГЛАВА 8
В дополнение к небольшому имению в Гемпшире, оставленному ему незамужней двоюродной бабкой, лорд Девлин владел особняком на Брук-стрит. Здание под номером сорок один было гораздо меньшим и не таким впечатляющим, как городская резиденция его отца, Алистера Сен-Сира, канцлера казначейства и пятого графа Гендона. Но с сентября прошлого года Себастьян не бывал ни в отцовском доме на Гросвенор-сквер, ни в родовом поместье в Корнуолле.
Виконт уже взбегал по невысоким ступенькам собственного парадного входа, когда отдаленный раскат грома потряс облачный вечер. Протягивая шляпу дворецкому Морею, Себастьян спросил:
– Где Калхоун?
Жюль Калхоун служил у виконта камердинером. Из-за некоторых, не вполне общепринятых занятий в прошлом лорду Девлину было сложно удержать у себя «слуг для джентльменов». Однако с тех пор, как Калхоун стал одним из домочадцев на Брук-стрит, минуло уже восемь месяцев, а слуга не выказывал ни малейшего намерения бежать отсюда в ужасе или в приступе раздражительности.
Зато дворецкий не принадлежал к числу поклонников терпеливого челядинца.
– У большинства слуг хватает ума не занимать кухню, когда близится ужин, – пренебрежительно фыркнув, произнес мрачным голосом Морей. – К несчастью, Калхоун не из таких.
Хозяин спрятал улыбку.
– Что, снова готовит ваксу?
На крепко сжатой челюсти дворецкого дернулся мускул.
– Если мадам Леклер уволится из-за…
– Мадам Леклер уволится из-за того, что Калхоун проводит некоторое время на кухне? – Себастьян стянул перчатки. – Вот уж вряд ли.
Любого другого слугу с горшком ваксы мадам Леклер мигом бы изгнала на конюшню. Но кухарку называли «мадам» исключительно в знак уважения к ее мастерству. На самом деле это была молодая француженка не старше тридцати лет, приятно округлая, с черными волосами, смеющимися глазами и вздернутой верхней губкой. А Жюль Калхоун был весьма привлекательным мужчиной.
Морей снова фыркнул.
– Хотите, чтобы я вызвал его, милорд?
Себастьян стащил с себя уличный сюртук.
– Нет, упаси Боже, – вакса была делом серьезным. – Я сам пойду к нему.
Дворецкий молча поклонился и величественно удалился.
Сошествие Девлина в собственную кухню вызвало определенное волнение. Помощница кухарки уронила миску с недолущенным горохом, а сама мадам Леклер, открыв рот от изумления, спросила:
– Что-то не так, милорд? Может, вам не понравилась поданная вчера к ужину камбала?
– Камбала была замечательная, – успокоил женщину Себастьян, осторожно обходя россыпь горошин. – Я зашел обсудить с Калхоуном сапожный крем. Вы нас извините?
Бросив томный взгляд на невысокого, гибкого мужчину, помешивавшего содержимое закопченного котелка, мадам удалилась.
На кухне стоял тяжелый дух горячего воска и смолы. Из уважения к жару плиты Калхоун снял сюртук и закатал рукава рубашки, но при этом умудрился всем своим видом являть церемонную опрятность. Ничто в поведении или в разнообразных умениях камердинера не выдавало того, что он родился и вырос в самом злачном притоне Лондона.