— М-да… — Генерал встряхивается. — Время идет… Так, говорите, агрессивно себя ведут?
— Агрессивно. Очевидно, сосредоточиваются в крайних развалинах. Готовятся к броску. Во всяком случае, стараются трепать нам нервы, держать в напряжении.
— Понятно. Подхода подкреплений не наблюдалось?
— Не наблюдалось. Наоборот. Артиллерию отсюда противник снял. Часть минометов тоже.
— Говорите, снял?
— Да. Колонна ушла на север.
— Вот как… — Федотов морщит лоб, что-то обдумывая. — Большие потери за день?
— Пять убитых, семнадцать раненых. В основном от огня танков.
— Очень удачно. Вы правильно сделали, что на время бомбежки и обстрела вывели людей с позиции, — хвалит генерал. — У нас на реке потерь было гораздо больше. Потрепали «юнкерсы» наш «флот» прилично… — Он усмехается. — Остались понтон и три плота. Ну да на вас хватит.
— Хватит, — соглашается Лепешев.
Снаружи доносится несколько винтовочных выстрелов.
— Они хулиганят?
— Они.
— М-да… А я пришел проститься с вами, лейтенант. Когда еще придется увидеться… не знаю.
— На том берегу встретимся.
— Едва ли… — Выражение лица Федотова становится озабоченным. — Я тоже так думал, но… человек предполагает, а война располагает. Нам приказано занять оборону в другом месте. Наверное, там, куда ушла немецкая артиллерия. Люди даже не успели отдохнуть.
— Плохо.
— Да, плохо, лейтенант. При этом я должен забрать у вас своих людей: и артиллеристов, и танкистов, и телефонистов. И пушку заберем.
— Так. — Лепешеву новость не нравится.
— Сколько у вас останется своих людей?
— Тридцать четыре. Без меня.
— Н-да… Не густо. Нехорошо оставлять вас тут одних, но приказ есть приказ. Через полтора часа за нашими людьми придут плоты. Побеспокойтесь о прикрытии с реки. — Генерал вздыхает, смотрит на Лепешева грустно. — Полковник Савеленко обо всем знает. Он просил передать, что с наступлением темноты переправитесь и вы. За вами приплывут. Сигнализация прежняя.
С немецкой стороны опять гремит несколько выстрелов, потом длинно стучит пулемет.
— Товарищ генерал! — Лепешеву только сейчас приходит в голову простая, но полезная мысль. — За эти полтора часа вы позволите нам израсходовать весь боезапас пушки и танка?
— Пожалуйста. — Федотов внимательно смотрит на лейтенанта. — Можете расходовать. Правильно. Это единственное, чем мы можем еще помочь вам. — Федотов встает, протягивает руку. — Ну, прощайте, Лепешев. Желаю вам удачи. Если случится, что вам будет нужна помощь и я смогу ее оказать, — обращайтесь. Хоть письменно, хоть лично. Я ваш должник.
— Спасибо, товарищ генерал, обращусь.
Генерал еще раз жмет Лепешеву руку и уходит.
В здании конюшни пусто. Это уже не здание, а просто захламленный, заваленный кучами земли и щебня коридор между двумя щербатыми, зазубренными степами. Да и стенами их назвать трудно. Если задняя еще как-то соответствует своему названию, то передняя настолько низка и так издырявлена, что кажется Лепешеву кирпичным решетом.
Пусто, тихо, как на кладбище. Все сидят в укрытиях. Но нет, за задней стеной у дверного проема кто-то разговаривает. Лепешев делает несколько шагов в сторону разговаривающих и замирает.
Разговаривают Глинин и генерал Федотов.
— Но как же… как же, Василий Степанович, вы оказались в таком положении? — Голос Федотова взволнован. — Я считал… Нам сказали, что вас…
— Правильно сказали, — грустно откликается Глинин. — И считали вы правильно… — Он вздыхает. Это так не похоже на бирюка, и говорит он таким тоскливым, не глининским голосом, что у Лепешева что-то сжимается внутри.
— Но все же, что с вами произошло? Почему вы оказались в таком положении? — Голос Федотова подрагивает от трудно сдерживаемой жалости. — Может быть, я могу чем-то помочь?
— Ничем вы помочь мне не сможете, — так же грустно говорит Глинин. — И вообще, Игорь Всеволодович… вам не надо знать, что со мной произошло. Ничего не надо знать.
— Как так? Подумайте, что вы говорите! Я не могу вас оставить в столь несоответствующем положении!.. Я…
— Да. Не надо, — уже тверже повторяет Глинин. — Мне уже ничто и никто не поможет. И запомните, Игорь Всеволодович: вы не только ничего не знаете, но и не видели.
— Как так?
— Да. Вы меня не встречали, Игорь Всеволодович. Никому об этой встрече не говорите. Это нужно не столько для меня, сколько для вас.